Шепот Темного Прошлого

Видеть Шеллара III таким озадаченным было не менее приятно, чем представлять себе физиономии судебных исполнителей, и разговор тут же показался Кантору не таким утомительным, как вначале.

– Так, вернул. Безналичным путем.

– Ты обращался к нему? Он знает, что ты жив?

– Если точно, к нему обращался Плакса. И я подозреваю, что наш дорогой товарищ принц немножечко поколдовал над господином Пуришем, чтобы заставить его проникнуться состраданием к моей несчастной судьбе. В противном случае тот бы нипочем не поверил Плаксе на слово и не отвалил бы такую сумму. Пуриш вообще недолюбливал моего бедного ученика. А насчет меня… Полагаю, он знает, что я жив, но не знает, как я на самом деле выгляжу. Товарищ Пассионарио, наверное, наплел ему с три короба, описывая, как я ужасно пострадал, так что Пуриш, скорее всего, представляет меня примерно так же, как вы описали Ольге. И еще полагаю, что наутро, проспавшись и избавившись от наваждения, он поспешил в банк в надежде что-то исправить и спасти свои денежки, и обнаружил, что они уже получены. За моей подписью. А уж мою подпись он знал хорошо и мог отличить от любой подделки. В общем, мы с Плаксой оставили нашего бедного благодетеля в полной растерянности и недоумении.

– А-а, – успокоился король, – раз наш друг над ним поколдовал, тогда его странная щедрость становится вполне объяснимой.

– Почему? Пуриш никогда не был особо жадным. Практичным был, деловым, расчетливым, но ни в коем случае не жадиной. Это всего лишь традиционный штамп – все голдианцы жадные, на самом деле в нем не больше правды, чем в утверждении, что все мистралийцы – горячие парни, все лондрийцы – холодные высокомерные зануды и тому подобное. Мэтресса Стелла, между прочим, тоже голдианка, разве она жадная? Наш товарищ Торо – чистокровный мистралиец, а вывести его из обычного состояния непоколебимого спокойствия практически невозможно. Я сам пробовал. В общем, не думаю, что Пуриш пожалел бы денег для несчастного меня. Просто он всегда не доверял Плаксе и такую сумму не дал бы ему в руки. Лично мне – дал бы, а ему – нет. Я удовлетворил ваше любопытство?

– Частично, – вздохнул Шеллар. – Значит, ни ты, ни Орландо не подходите для установления контактов с господином Пуришем. Ты вроде как умер, а его почтенный магнат не любит и, более того, не доверяет ему. Что ж, поищем других путей, они всегда есть. Болван этот Факстон, должен заметить, что ему стоило выслушать заманчивое предложение, насколько все было бы проще… Опять ты загрустил, Кантор. Вспомнил милый прием у господина Дорса?

– Нет. – Кантор отодвинул тарелку, потянулся к кувшину с вином, потом вдруг решил наплевать на возможные последствия смешения напитков и дернуть чего покрепче. Вот, к примеру, коньяк у короля всегда отличный… Чего не скажешь о манере общаться с людьми. Ну кто тебя просит лезть с такими вопросами? Хуже Торо, честное слово. Но тому хоть простительно, в прежней жизни у него работа была такая, а вы-то с чего, ваше величество?

«Да видишь ли, – ехидно заметил внутренний голос, – у его величества тоже немного похожая была работа. Не такая мирная и добродетельная, однако тоже очень тесно связанная с вопросами и ответами».

«Заткнись, – отозвался Кантор. – Между прочим, такая игра в вопросы и ответы мне особенно противна».

– Я не настаиваю на ответе, – продолжил король, видимо приняв возникшую паузу за желание собеседника отмолчаться. Не объяснять же ему про внутренний голос: либо за больного примет, либо заинтересуется, что гораздо страшнее… – Не хочешь – не надо. Давай о чем-нибудь другом.

– Да нет, если хотите… Просто вспомнил, как Пуриш меня уговаривал не возвращаться в Мистралию, уж так уговаривал, умолял прямо, как знал, что добром это не кончится, а я не послушал, романтик безмозглый… Знаете, всегда неприятно вспоминать о том, каким был идиотом.

– Знаю, – согласился Шеллар, печально кивнув головой. – В частности, в первую неделю весны я неоднократно вспоминал ту кольчугу, которая пять лет провалялась в шкафу, и чувствовал себя полным болваном, и это действительно было крайне неприятно. Но все же не надо так себя казнить за глупый поступок, какие бы последствия он за собой ни повлек. Мы все хоть раз в жизни совершаем ошибки, за которые приходится жестоко расплачиваться, и в твоем случае можно, по крайней мере, довольствоваться тем, что ценой не стала жизнь.

«Слышали мы это, – невесело подумал Кантор, мрачно уставившись в свой бокал. – Неоднократно нам это излагал наш друг и наставник товарищ Амарго. Это что, у вас, алхимиков, стиль мышления схожий? Или я чего-то не догоняю и подобную глупость сказал бы мне любой человек, знающий суть вопроса?»

– Откуда вы знаете, – резко ответил он, не поднимая глаз от бокала, – что мне было дороже?

– Необратима только смерть, – кратко ответил король. – Все остальное может продолжаться и меняться.