Шерли

Подобное приглашение было большой редкостью, и кузины мисс Килдар не сразу нашлись что ответить. Только после благосклонного кивка матери девицы Симпсон сбегали за шляпками, и вся троица отправилось на прогулку.

Честно говоря, этим трем молодым особам не следовало проводить слишком много времени вместе. Мисс Килдар недолюбливала дамское общество; только в присутствии миссис Прайер и Каролины Хелстоун она испытывала искреннюю радость. Со своими кузинами Шерли держалась вежливо и радушно, но вот общих тем для беседы у них обычно не было. Однако этим утром на нее нашло такое солнечное настроение, что она была готова поболтать даже с сестрами Симпсон. Не отступая от заведенного ею правила говорить с ними только о самом обыденном, Шерли сегодня обсуждала это с необычайным интересом.

Но что же ее так радовало? Возможно, причина крылась в ней самой. Было пасмурно, стоял блеклый и скучный осенний день. Тропинки в лесу размокли, воздух, казалось, сгустился, не давая дышать, небо хмурилось, и все же Шерли выглядела так, словно в душе у нее сияли солнце и лазурь Италии, а их отблески вспыхивали в ее смеющихся серых глазах.

На обратном пути к Филдхеду ей понадобилось дать кое-какие указания управляющему Джону, и она отстала от кузин. С этого момента и до ее возвращения домой прошло минут двадцать, не более. За это время Шерли поговорила с Джоном, затем приблизилась к калитке, однако вошла не сразу, помедлила. Когда ее позвали к ленчу, она извинилась и поднялась к себе наверх.

– Наверное, Шерли не выйдет к ленчу? – спросила Изабелла. – Она почему-то сказала, что не голодна.

Через час Шерли еще оставалась у себя, и тогда одна из кузин направилась к ней в комнату. Шерли сидела на кровати, подперев голову рукой, – бледная, задумчивая и печальная.

– Уж не больны ли вы? – спросила кузина.

– Мне слегка нездоровится, – ответила мисс Килдар.

Однако по сравнению с тем, как выглядела Шерли лишь пару часов назад, сказать, что она слегка изменилась, было нельзя.

Эта разительная перемена, о которой она упомянула и не захотела ее объяснить, произошла за десять минут и вскоре исчезла, как летнее облачко. Шерли вышла к обеду и разговаривала со всеми как обычно. Она провела с гостями целый вечер. Когда кто-нибудь в очередной раз справлялся о ее здоровье, отвечала, что все прошло и она прекрасно себя чувствует. Ей лишь немного нездоровилось, просто накатила минутная слабость, о которой и думать нечего. Тем не менее чувствовалось, что с мисс Килдар что-то произошло.

Прошел день, за ним неделя, потом еще одна, но лицо и облик Шерли по-прежнему омрачала какая-то новая, незнакомая тень. Во взгляде Шерли, в голосе, в жестах появилась странная сосредоточенность и задумчивость. Перемены не бросались в глаза и уж точно не давали повода беспокоиться или засыпать девушку вопросами о здоровье, но все же они были. Над Шерли словно нависла туча, которую никакой ветер не мог ни прогнать, ни рассеять. Вскоре окружающие поняли, что Шерли неприятно, когда замечают ее состояние. Сначала она уклонялась от разговоров на эту тему, но если расспросы становились слишком настойчивыми, со свойственной ей надменностью решительно отвечала:

– Нет, я не больна!

Когда же спрашивали, что ее гложет, и почему она пребывает в расстроенных чувствах, следовал резкий и насмешливый ответ:

– Что вы подразумеваете под чувствами? У меня нет никаких чувств и расстраиваться совершенно нечему.

– Но вы так сильно изменились! Наверное, что-то произошло…

Шерли заявляла, что у нее есть право меняться, как ей вздумается. Да, она знает, что подурнела, но если ей хочется побыть дурнушкой, то почему это должно волновать других?

– И все же в чем причина?

На этом терпение Шерли заканчивалось, и она решительно просила оставить ее в покое.

Тем не менее она пыталась выглядеть довольной жизнью, и, похоже, искренне корила себя за то, что это ей никак не удается. Жестокие, полные презрения слова срывались с ее уст, когда она оставалась одна.

«Дурочка! Жалкая трусиха! – ругала она себя. – Если не можешь унять дрожь, дрожи, когда никого рядом нет! Печалься там, где тебя никто не видит! Как ты смеешь проявлять слабость, выказывать глупую тревогу? Приди в себя, встряхнись! Будь выше этого! А если не можешь, спрячь боль».

И Шерли старательно скрывала свои переживания. На людях она вновь стала веселой и общительной, а утомившись от усилий, искала уединения, но не у себя в комнате, поскольку ей надоело изнывать в четырех стенах. Ее манило уединение дикой природы, и Шерли гналась за ним на своей любимой кобыле Зои. Порой уезжала на полдня. Ее дядюшка этого не одобрял, однако возражать не осмеливался. Даже когда она пребывала в добром здравии и хорошем настроении, противостоять ее гневу было непросто, а теперь, когда лицо Шерли осунулось, а большие глаза ввалились, это вызывало одновременно сострадание и тревогу.

Людям малознакомым, которые, не чувствуя внутренней перемены в Шерли, спрашивали, отчего она так изменилась внешне, девушка отвечала:

– Я совершенно здорова, и меня ничего не беспокоит.