Шерли

– Вижу, что, может, вы и подзабыли французский, но привычки французских уроков остались, – заметил Луи Мур. – Когда вы здесь, моим книгам по-прежнему угрожает опасность. Скоро мой заново переплетенный Сен-Пьер станет похожим на моего Расина: мисс Килдар изрисует все страницы.

Шерли выронила карандаш, словно он обжег ей пальцы.

– Скажите, почему вам не понравилось мое сочинение? – спросила она. – Там были грамматические ошибки, или вас смутило содержание?

– Я никогда не говорил, что подчеркивал ваши ошибки. Это вы так решили, а я не стал с вами спорить.

– Что же означают эти линии?

– Теперь уже не важно.

– Мистер Мур! – воскликнул Генри. – Пусть Шерли прочитает нам какое-нибудь стихотворение из тех, что когда-то так хорошо читала наизусть!

– Ну что же, если просить, то я бы выбрал «Le Cheval dompté»[108], – произнес Мур, затачивая перочинным ножом карандаш, грифель которого мисс Килдар совсем затупила.

Шерли отвернулась; было видно, как вспыхнули ее шея и нежное лицо, не прикрытые вуалью длинных локонов.

– Смотрите, сэр, она не забыла то происшествие! – весело заметил Генри. – До сих пор помнит, что тогда натворила!

Улыбка промелькнула на губах Шерли. Чтобы не рассмеяться, она наклонила голову, прикрыла рот ладонями, и от этого движения локоны вновь рассыпались, скрывая ее лицо.

– Да уж, я в тот день взбунтовалась, – пробормотала она.

– Точно! – подхватил Генри. – Устроила ужасный скандал моему отцу, не хотела слышать ни его, ни маму, ни миссис Прайер, ни кого-нибудь еще, только говорила, что отец тебя оскорбил…

– Он действительно меня обидел!

– …И хотела тотчас покинуть Симпсон-Гроув. Ты уложила свои вещи в дорожный сундук, а папа их оттуда выкинул. Мама плачет, миссис Прайер плачет, обе стоят над тобой, заламывая руки, и просят тебя успокоиться, а ты сидишь на коленях на полу среди разбросанных вещей, сундук перевернут, и вид у тебя такой, как когда ты сильно сердишься. В подобные минуты твое лицо словно застывает, черты неподвижны, но какая же ты красивая! По тебе не скажешь, что ты рассержена: кажется, будто ты просто спешишь и настроена весьма решительно, – однако чувствуется, что, если кто-нибудь посмеет встать на твоем пути, испепелишь одним взглядом. Папа испугался и позвал мистера Мура.

– Хватит, Генри!

– Не знаю уж, как мистеру Муру удалось все уладить. Помню, он предупредил отца, что от излишних волнений у того может разыграться подагра, потом успокоил дам и выпроводил прочь, а после сказал тебе, Шерли, что разговоры и упреки сейчас бесполезны, но в классной комнате уже накрыли стол к чаю и было бы хорошо, если бы ты отложила сборы и угостила нас с ним чашкой чая, ведь ему очень хочется пить. Ты пришла и поначалу не говорила ни слова, однако скоро смягчилась и повеселела. Мистер Мур начал рассказывать про Европу, про войну, про Бонапарта – про то, что нам всегда было интересно. После чая мистер Мур велел нам остаться с ним на весь вечер: опасался, что мы опять набедокурим, и потому решил приглядеть за нами. Мы сидели рядом с ним и были счастливы. Лучший вечер в моей жизни! А на следующий день мистер Мур отчитывал тебя целый час и в наказание заставил выучить наизусть отрывок из Боссюэ[109]. И ты его учила, вместо того чтобы укладывать вещи. Больше ты ни разу не говорила об отъезде. Мистер Мур целый год подшучивал над тобой из-за этого происшествия.

– Зато сколько воодушевления было в ее голосе, когда она декламировала этот отрывок! – поддержал ученика Луи Мур. – Впервые в жизни я имел удовольствие слышать, как английская девушка говорит на моем родном языке без акцента.

– Она целый месяц ходила кроткая и послушная как ягненок, – добавил Генри. – После хорошей пылкой ссоры крутой нрав Шерли смягчается.

– Вы говорите так, словно меня здесь нет, – заметила мисс Килдар, по-прежнему не поднимая головы.

– А вы уверены, что вы тут? – спросил Луи Мур. – С тех пор как я сюда приехал, мне часто хочется спросить у владелицы Филдхеда, что стало с моей бывшей ученицей.

– Она перед вами.

– Да уж, вижу, и выглядит скромницей из скромниц. Однако я бы не посоветовал ни Генри, ни кому-либо еще слепо верить в смиренность этой тихони, которая сейчас прячет раскрасневшееся лицо словно благонравная девочка, а через мгновение вскинет голову и будет надменна и бледна, как мраморная Юнона.

– Говорят, в старину один человек вдохнул жизнь в изваянную им статую. Наверное, другие обладают даром превращать живых существ в камень.

Луи Мур помолчал, прежде чем ответить. В его озадаченном взгляде читалось: «Какая странная фраза! Что она означает?» Он обдумывал слова Шерли неторопливо и детально, подобно какому-нибудь немцу, размышляющему над метафизической проблемой.

– Вы имеете в виду, – наконец произнес он, – что некоторые люди внушают такое отвращение, что от него леденеют нежные сердца?

– Остроумно! – усмехнулась Шерли. – Что ж, если вам нравится подобное объяснение, воля ваша! Мне это безразлично.

Мисс Килдар надменно вскинула голову, словно высеченную из мрамора, – в точности как ее описал Луи Мур.