Шерли

В тот день Каролина вернулась домой пораньше, чтобы полить цветы. Оросив прохладной водой последний розовый куст, цветущий в самом дальнем уголке сада, она остановилась перевести дух. Возле стены лежал большой камень с вытесанным рельефом – наверное, когда-то он служил основанием креста. Каролина вскарабкалась на него, чтобы осмотреться. В одной руке она держала лейку, другой придерживала край юбки, чтобы не закапать нарядное платье. Она заглянула за ограду, где раскинулись бескрайние поля, где в сумерках три дерева тянулись к небу, куда тянулась одинокая тропинка, притаившаяся на кустом терновника. В ночи разгорались праздничные огни. Летний вечер был теплым, радостно звонили колокола, сизый дым мягко вился над кострами, а в небе, с которого уже исчезло солнце, замерцала серебристая искорка – звезда любви.

В тот вечер Каролина не испытывала тоски, однако, взглянув на звезду, вздохнула. В это мгновение кто-то подошел сзади и приобнял ее за талию. Каролина не вскрикнула, не отшатнулась от неожиданности – ей показалось, она знает того, кто стоит за спиной.

– Я смотрю на Венеру, мамочка. Как она красива. Какая белая рядом с яркими кострами!

В ответ ее лишь обняли еще крепче. Каролина наконец оглянулась, но вместо материнского лица увидела совсем другое – смуглое, мужское. Выронив лейку, она соскочила со своего пьедестала.

– Я уже битый час сижу с твоей «мамочкой», – заявил незваный гость. – И наговорились мы вдоволь. Где же все это время находилась ты?

– В Филдхеде. Шерли нынче капризнее обычного: о чем ни спроси, упрямо молчит. И все время сидит одна. Уж не знаю, меланхолия это или ей просто все безразлично… Даже бранить ее нет смысла: она лишь посмотрит задумчиво, и от одного ее взгляда сама потеряешь голову. Ума ни приложу, как Луи с ней совладает. Будь я мужчиной, ни за что, наверное, не осмелилась бы ей перечить…

– Не забивай голову. Они созданы друг для друга. Луи, как ни странно, за эти причуды ее и любит. Если кто и справится с Шерли, то только он. Она, конечно, изрядно его помучила; ухаживание при всей его спокойной натуре получилось весьма бурным, однако Луи преуспел. Однако я, Каролина, хотел поговорить о другом. Ты знаешь, почему звонят колокола?

– Потому что отменили эти ужасные законы, королевские указы, которые ты ненавидел. Ты, наверное, очень рад?

– Вчера в этот час я собирал книги, готовясь к дальнему путешествию. Это единственное, что я мог взять с собой в Канаду, кроме одежды, семян и кое-каких инструментов. Я намеревался оставить тебя.

– Как оставить? Ты уезжаешь?

Каролина невольно ухватилась за его руку, голос задрожал от страха.

– Уже нет, никуда не уезжаю. Только посмотри на меня, посмотри хорошенько. Разве ты видишь на моем лице отчаяние?

Она подняла голову. Даже в сумерках Мур, казалось, сиял от радости. От его улыбки – уверенной, величественной – в душе Каролины вспыхнули надежда, нежность, восторг.

– Неужели отмена указов в один день принесла столько пользы? – спросила она.

– Она спасла меня! Теперь мне не грозит разорение, я не откажусь от своего предприятия, не поеду за океан. Я больше не буду бедняком и смогу оплатить долги. Наконец-то сбуду с рук сукно, которым забиты склады, и получу новые заказы, более прибыльные. Сегодняшний день заложит прочную, надежную основу для будущего, и впервые в жизни я могу не опасаться за свою участь.

Каролина жадно вслушивалась в его слова. Не выпуская руки, она протяжно выдохнула.

– Так ты спасен? И на твоем пути более нет преград?

– Никаких! Я волен дышать и действовать!

– Наконец-то! Господь смилостивился над тобой, Роберт! Вознеси ему хвалу!

– Да, я без устали благодарю Бога.

– И я вместе с тобой!

Каролина молитвенно сложила руки.

– Теперь я могу нанять новых рабочих, повысить им плату, исполнить все свои планы, забыть о корысти и стать щедрее. Могу обзавестись наконец домом – домом, который действительно будет только моим и… – Он вдруг замолк и продолжил не сразу, несколько сдержаннее. – И теперь я могу подумать о браке… подыскать жену.

Каролине следовало промолчать, поэтому она не сказала ни слова.

– Может, Каролина… кроткая, великодушная Каролина согласится забыть о страданиях, что я ей причинил? Забыть ту боль, и душевную, и телесную, что она вытерпела по моей вине? Забыть о моем подлом честолюбии и коварных планах? Позволит ли она искупить мне грехи? Поверит ли, что я, так безжалостно ее бросивший, так жестоко шутивший, грубо оскорблявший, все же способен любить… любить преданно, искренне, нежно лелеять и бережно хранить?

Каролина так и не выпустила его руки – и легкое пожатие стал ему ответом.

– Так я могу назвать Каролину своей?

– Да, она твоя.

– Я стану ее беречь! Вот здесь, в самом сердце, я сознаю теперь ей цену. Без нее мне больше нет жизни; отныне никакой ревности, мной движет одна лишь цель – сделать ее счастливой.

– Я тоже люблю тебя, Роберт, и буду заботиться о тебе.