Шерли

Каролина задумалась. «Похоже, замуж я не выйду. Полагаю, если Роберту я не нужна, то у меня не будет ни любимого мужа, ни маленьких деток. До недавнего времени я твердо рассчитывала исполнять обязанности жены и матери, которыми и заняла бы свое существование. Что ни говори, я принимала как должное факт, что судьба меня ждет вполне заурядная, и иной не искала, теперь же отчетливо вижу, что заблуждалась. Наверное, я буду старой девой. Роберт женится на богатой даме, я же останусь одна. Зачем я вообще явилась в этот мир? Где в нем мое место? Все ясно! Над этим вопросом мучаются старые девы. Остальные люди давно решили его за них: делай добро ближнему, заботься о тех, кто в этом нуждается. Теория отчасти правильная и очень удобная, но мне кажется, что некоторые принимают жертвенность и полную самоотверженность других как должное, и в благодарность лишь восхваляют их за бескорыстие и добродетельность. Достаточно ли этого мне? Разве это – жизнь? Разве нет в таком существовании страшной пустоты, горькой насмешки, гнетущей тоски по тому, что есть у других, страстного желания получить хоть что-нибудь для себя? Полагаю, так оно и есть. Разве жертвовать собой – добродетель? Ни за что не поверю! Чрезмерная покорность ведет к тирании, а уступчивость порождает эгоизм. Римско-католическая церковь делает упор на полное самоотречение и покорность, а ведь больше нигде не найдется столько алчных тиранов, как в рядах их духовенства! Каждому человеку полагаются некие права. Насколько счастливее и благополучнее жили бы люди, доведись им знать свои права и отстаивать их так же упорно, как мученик отстаивает свою веру! Странные меня посещают сегодня мысли. Правильно ли я рассуждаю? Не уверена.

В любом случае жизнь коротка: семьдесят лет развеются, как туман, как сон; все людские пути заканчиваются одинаково – могилой, маленьким углублением на поверхности огромного земного шара, бороздкой, в которую великий сеятель бросает извлеченное из спелого колоса семя. Оно падает, умирает и снова прорастает, когда мир обернется вокруг своей оси еще несколько раз. То же самое происходит и с телом. Душа тем временем возносится на небо, складывает крылышки на краю моря огня и стекла, смотрит вниз через очистительное пламя и видит в нем отраженный образ христианской троицы: Вседержителя-Отца, Сына – посредника между Богом и людьми, и животворящего Духа. По крайней мере, такими словами описывают невыразимое – то, что не поддается никакому описанию. Кто его знает, что ждет нас после смерти на самом деле…»

Дрова в камине прогорели, Мэлоун удалился, прозвонил к вечерней молитве колокол.

Следующий день Каролина провела в одиночестве, поскольку дядюшка уехал обедать к своему другу доктору Боултби, главе прихода Уиннбери. Все это время она непрестанно размышляла о том, как жить дальше. Хлопотавшая по дому Фанни неизменно заставала юную хозяйку на одном и том же месте усердно корпевшей над рукоделием. Против своего обыкновения она даже головы ни разу не подняла и не заговорила с Фанни, и когда та заметила, что денек выдался погожий и неплохо бы ей прогуляться, ответила:

– Слишком холодно.

– Вы чересчур усердствуете с шитьем, мисс Каролина, – продолжила Фанни, подходя к столику хозяйки.

– Как я устала!

– Тогда отложите! Почитайте или займитесь чем-нибудь другим.

– Жить в этом доме совсем не весело, Фанни. Не находишь?

– Я так не думаю, мисс. Мы с Элизой друг с другом не скучаем, а вот вы совсем засиделись. Вам нужно чаще где-нибудь бывать. Идите вы наверх, принарядитесь и отправляйтесь попить чаю и поболтать к мисс Манн или к мисс Эйнли. Я уверена, что любая из этих дам вам будет рада.

– Они живут совсем безотрадно, ведь обе – старые девы! Я убеждена, что все старые девы очень несчастливы.

– Только не эти две, мисс! Как они могут быть несчастливы, если заботятся лишь о себе? Они те еще эгоистки.

– Мисс Эйнли вовсе не эгоистка, Фанни. Она всегда делает добро. Как преданно она ухаживала за своей старенькой мачехой, пока та была жива! Теперь мисс Эйнли осталась одна, у нее нет ни братьев, ни сестер – совсем никого, кто бы о ней позаботился. Еще она помогает бедным, насколько позволяют скромные средства. И при этом мало кто ее ценит или навещает, да еще джентльмены вечно над ней насмехаются!

– Зря они так, мисс. Похоже, она хорошая женщина. А джентльменов заботит только внешность леди!

– Я схожу и навещу ее! – воскликнула Каролина вставая. – И даже останусь на чай, если она предложит. Нельзя пренебрегать людьми, даже если они некрасивы, немолоды и невеселы! И к мисс Манн наведаюсь тоже. Может, она порой не очень-то любезна, но что сделало ее такой? Разве жизнь была к ней добра?

Фанни помогла мисс Хелстоун убрать рукоделие и переодеться.

– Вы-то уж не останетесь старой девой, мисс Каролина, – заявила она, приглаживая ее мягкие густые локоны и завязывая пояс коричневого шелкового платья, – потому что ничуть на них не похожи.