Однажды вечером они сидели вдвоем в дубовой гостиной. Долгий дождливый день Шерли и Каролина провели весело и ничуть не скучали друг с другом. Сгущались сумерки, свечи еще не внесли, и обе девушки погрузились в размышления. За стеной ревел западный ветер, неся со стороны далекого океана косматые тучи и ливень; за решетчатыми переплетами бушевала непогода, внутри царил безмятежный покой. Шерли сидела возле окна, наблюдая за ненастными небесами, за укутанным мглой парком, прислушиваясь к вою ветра, порой стонущего словно целый сонм неприкаянных призраков. Будь она не столь юной, веселой и здоровой, нервы ее могли бы не выдержать под натиском подобного знамения, предвещающего иным безвременную гибель. Она же находилась сейчас в поре расцвета юности и красоты, поэтому разгул стихии лишь навеял на нее легкую задумчивость. Ей вспоминались обрывки любимых баллад, время от времени она их напевала, подстраиваясь под порывы ветра, то выводя рулады в полную силу, то стихая до шепота. Каролина отошла в самый дальний и темный угол и стала почти не видна на фоне рубинового сияния углей в камине, вышагивая взад-вперед и бормоча под нос отрывки своих любимых стихов. Несмотря на то что она декламировала очень тихо, Шерли все прекрасно слышала. Вот это стихотворение:
Каролина замолчала, потому что песня Шерли, ранее звучавшая в полную силу, постепенно затихла.
– Продолжай, – попросила она.
– Тогда и ты продолжай. Я лишь повторяла «Отверженного».
– Знаю. Если уж помнишь, читай до конца.
Поскольку почти стемнело, да и мисс Килдар вовсе не была взыскательной слушательницей, Каролина решилась дочитать стихотворение до конца и продолжила как ни в чем не бывало. Бушующее море, тонущий матрос, борющийся со стихией корабль словно живые вставали перед глазами девушек; еще ярче перед ними рисовался образ поэта, который не оплакивал Отверженного, а в порыве безысходной тоски подмечал сходство между своими страданиями и мукой брошенного на произвол судьбы моряка, и, наконец, возопил из глубины отчаяния:
– Надеюсь, душа поэта Уильяма Купера обрела покой на небесах, – промолвила Каролина.
– Ты жалеешь его из-за страданий, выпавших ему в земной жизни? – спросила мисс Килдар.
– Это стихотворение он писал с разбитым сердцем, и когда я его читаю, у меня тоже сердце разрывается! Однако поэту дано обрести утешение и избавиться от гнетущих страстей в стихах – дар поистине божественный! Шерли, мне кажется, нельзя писать стихи для того, чтобы блеснуть умом или знаниями. Такие стихи не нужны никому! Разве есть нам дело до эрудиции поэта? Главное – чувства, настоящие, подлинные чувства, как бы просто и незамысловато они ни были выражены.
– Вижу, тебя волнуют исключительно чувства. Действительно, слыша это стихотворение, понимаешь, что Купера подхватил порыв столь же мощный, как ветер, влекущий корабль. Останавливаться на полпути, отделывая отдельные строфы, ему никак не удалось бы – он написал все сразу от начала и до конца с непревзойденным совершенством. Странно, Каролина, но ты умудрилась прочитать его твердым голосом.
– Голос Купера не дрожал, когда он писал эти строки. Почему бы и мне не прочитать их так же твердо? Будь уверена, Шерли, на рукопись «Отверженного» не упала ни одна слеза. В нем слышится лишь горестный всхлип, вопль отчаяния, но после того, как он вырвался из глубин сердца поэта, тому полегчало – он смог дать волю слезам и утешился.
Шерли допела свою балладу, помолчала и произнесла:
– Думаю, я могла бы полюбить Купера хотя бы ради того, чтобы облегчить его душевные муки.
– Ни в коем случае! – живо возразила Каролина. – И ни одна женщина не смогла бы.
– Что ты имеешь в виду?
– В мире есть люди – натуры благородные и возвышенные, – к которым любовь не приходит никогда. Ты могла бы от всего сердца попытаться полюбить его, однако при ближайшем рассмотрении пожалела бы и покинула, осознав невозможность и несбыточность надежд на спасение, как это поняла команда корабля, отброшенного от тонущего товарища «свирепой стихией».
– Пожалуй, ты права. Кто тебе это сказал?
– Все, что я говорю о Купере, я могла бы сказать и о Руссо. Был ли он любим? Сам Руссо любил страстно, но разве ему отвечали взаимностью? Вряд ли. И если бы существовали женщины, подобные Куперу и Руссо, их участь наверняка была бы сходной.