Шесть быстрых лет, шесть белых зим (СИ)

Письма Глебу Поддубному, которые тот вряд ли прочтёт. Письма, написанные в строгом соответствии с рекомендациями из книжки в мягкой обложке, ставшей для Лёни Заболоцкого своеобразным путеводителем по собственной душе.

Леня сочинял эти послания в один и тот же день – первого января. Каждый год, все шесть лет, прожитых за границей.

========== Письмо первое. Четвёртый личный год ==========

Здравствуй, Глеб!

Смешно, да? Я могу в любой момент отправить тебе мейл или позвонить, но вместо этого пишу по старинке – ручкой на бумаге. Я могу объяснить, почему так делаю, хотя вряд ли ты когда-нибудь откроешь эту тетрадь и прочтёшь эти письма. Но всё же объясню – в конце письма.

Пожалуй, начну с даты. Сегодня первый день нового года. У меня получился самый странный новогодний праздник в жизни. Было весело, встречали шумной компанией, а потом я наткнулся на одну книжку. Знаешь, такого формата, чтобы в карман помещалось. У книжки не было части обложки и первых листов, и я не знаю, кто автор. Текст на английском – я начал читать и сразу вспомнил, как ты ехидничал над моим произношением. Рязанско-вологодский акцент, да? Послушал бы ты меня сейчас! Люди, не знающие, что я из России, принимают меня за американца – всё-таки уловить все нюансы произношения можно только напрямую общаясь с его носителями, ты тысячу раз прав.

Так вот, про книжку. Ты всегда скептически относился к астрологии, нумерологии и прочим «псевдонаукам», по твоему определению. Я тоже особо не верил в магию цифр и зависимость характера человека от даты рождения. Но в этой книжке неведомый мне автор предлагал не верить всему этому слепо, а просто подчинить ритм своей жизни определенному циклу. И посмотреть, что из этого получится.

Знаешь, мне стало интересно. Я не пошёл с друзьями гулять на главную площадь, а читал до утра. Мне разрешили взять эту книгу на время – сегодня я закончил свои расчёты и увидел поразившие меня самого совпадения.

Не буду пересказывать тебе, как именно я высчитывал собственный личный календарь. Просто расскажу всё, что узнал.

Прошедший год, оказывается, был четвёртым личным годом для меня. Четвёрка в личном времяисчислении – усиленная работа. Много-много работы. Я начал вспоминать прошлый год и понял, что так всё и было.

Глеб, когда ты уехал, меня спасло только то, что я был вынужден сам зарабатывать себе на кусок хлеба. Я не стал рассказывать тебе в подробностях, как отец разорвал со мной все отношения и запретил маме помогать мне даже продуктами.

Знаешь, я его понимаю. Тяжело менять взгляды на жизнь, и от возраста это не зависит. Скорее, от воспитания, моральных принципов, привитых с детства, согласен? Мне было больно, но ему, думаю, было намного больнее. Родители мечтают, чтобы у детей жизнь сложилась лучше, чем у них самих, а жизнь, которую выбрал я, лёгкой не назовёшь при любом раскладе.

Но я не жалею, Глеб. Веришь? Я никогда не жалел, что полюбил именно тебя.

Ладно, пока отставим лирику. Я же хотел тебе рассказать про мой четвёртый личный год.

Представляешь, Глеб, я практически не помню, чтобы я хоть раз нормально высыпался за все эти триста шестьдесят пять дней. Спасибо Саше, что вовремя подогнал мне санитарскую ставку в лаборатории. Зарплаты хватало ровно на то, чтобы платить за общагу и питаться в институтской столовке.

Помнишь, как я радовался, когда мы с тобой ходили в гости к Говоровым? Тогда я в первый раз в жизни понял, как это здорово – домашняя еда.

Ты шутил, что мы с тобой друг в друге растворяемся и оттого такие худые, и всё время хотим есть. Мне нравилось, когда ты так говорил. Хотя причина нашей стройности была куда как банальнее – ты забывал есть, мотаясь целыми днями по неотложным делам перед отъездом в Америку, а я… Я привыкал к котлетам из туалетной бумаги и картофельному пюре на воде. Мама никогда такого не готовила. Смешно, да?

Я часто улыбаюсь, вспоминая то, как мы жили последние месяцы перед твоим отъездом. Всё на ходу, на бегу, между моими сменами и твоими совещаниями – и так это было ярко, так… Глеб, я так и не научился не краснеть, вспоминая то, что было между нами. Не научился говорить об этом вслух.

Когда ты уехал, мне пришлось утроиться ещё на одну подработку. Прикинь, меня взяли в охранники! Представил, как ты это прочитал и рассмеялся. Да-да, худющего студента, которого ветром качало, взяли охранять очень важный объект. Ты готов смеяться дальше? Я охранял свалку металлолома!

Чёрт, пишу и просто как наяву вижу тебя. Как у тебя изумлённо поднимаются брови, как ты улыбаешься. Глеб, у тебя такие красивые брови. Я люблю проводить по ним пальцем, повторяя их идеально ровные дуги. Люблю? Любил? Опять меня пробивает на лирику, прости.

В общем, вот так я и жил до самого диплома. С работы на семинары, потом на вторую работу, учить и писать диплом, с утра снова на работу, в институт, на работу, три часа сна. Если бы не такой бешеный ритм жизни, я бы сошёл с ума от тоски по тебе.