Шесть рассказов

Приток Барито у устья реки превращает город Банджермасин в подобие треугольного острова, а река Мартапура течет по его центру. В любое время по реке снуют лодки, их беспрестанное мелькание напоминает поток такси на улицах довоенного Токио, и желающий прокатиться всегда может выбрать лодку по вкусу.

— Может быть легче станет, если побудем на речном ветерке.

— Ну и снова попадет. Не самовольничайте, скажут, вы на фронте.

— Да не обращай ты внимания на эту болтовню. Сами-то они делают все, что вздумается.

У Сумико длинная яванская юбка-саронг, а грудь стягивает белая крахмальная блузка. Ее губы что-то очень припухли, и цвет у них какой-то нездоровый. А на лице разлита грусть. Но, может быть, это так кажется из-за плохого освещения. Только глаза Сумико блестят, словно от слез, отчетливо выделяясь на бледном лице.

Тамаэ в одной сорочке уселась на джутовую циновку и закурила сигарету. Ее лицо оживилось, что-то волнует ее душу. Она выглядит года на два старше своих лет — как-никак, а условия жизни изменились, да и манера одеваться стала иной. Теперь она подстать всем этим женщинам, которые развлечение мужчин сделали своей профессией. Но вот Тамаэ облачилась в черное накрахмаленное кимоно, приколола к волосам белый, пряно пахнущий цветок бун-га, купленный на базаре служанкой, и глянула в зеркало. Теперь снова она казалась себе очень привлекательной.

— Послушай, ну давай сходим на реку хоть ненадолго. Ведь темно, никто не увидит, — попросила опять Сумико.

— Прямо не знаю, что делать... Ма-чян сейчас должен прийти.

— Да подождет твой Ма-чян. Уж очень тоскливо бродить одной, составь компанию, ненадолго же... Ведь мы и сюда приехали вместе, и погибнуть могли...

— Ну хорошо, хорошо...

Подруги сунули ноги в сандалии и спустились в сад. Небо совсем потемнело, и силуэты пальм, едва выступавшие на его фоне, безжалостно напоминали женщинам о том, как далеко они от родной земли. Уже начался прилив, и дорожка у берега была залита водой; поэтому идти пришлось по травянистому пригорку, едва возвышающемуся над потоком.

— Танбаган! — позвала Сумико лодку.

— Я, — отозвался глухой голос лодочника из-под аспидно-черной тени деревьев на другом берегу. И длинная крытая лодка, скрипя рулем, появилась у их ног. Они прыгнули почти наугад, лодка закачалась, словно плавучая беседка. Над водой стояла тихая прохлада, противоположный берег смутно чернел, утопая в ночной мгле.

Вдруг Сумико сказала:

— Домой хочу. Невмоготу здесь!

Это было сказано как-то внезапно, Тамаэ даже не нашлась, что ответить. О тоске по родине тут говорили часто, но в неожиданном восклицании подруги Тамаэ послышалось отчаяние. Лодка выплыла на середину реки. Лодочник был понятлив: он бросил грести, и танбаган медленно заскользил по течению. В домах, что тянулись по обоим берегам, мелькали огоньки кокосовых светильников, перемежаясь с летучими огоньками светлячков.

Тамаэ лежала на циновке. Легкий ветерок разносил вокруг сладкий аромат бунга, белевшего в ее волосах.

— Спойте песню! — кокетливо-просительно сказала она лодочнику. И он, смущенно улыбнувшись, вдруг запел неожиданно молодым и приятным голосом. Он пел короткие народные песни, и его хорошо поставленный голос звонко отражался от поверхности воды.

— А правда, пусть ничего хорошего не ждет нас на родине, все равно хочется вернуться. Там, может быть, я буду тосковать по Борнео, но хоть бы раз еще побывать дома.

Это сказала Тамаэ, хотя как раз сейчас она не так уж хотела возвратиться домой.

— Нет, я не так... я бы... вплавь рискнула добраться домой. Зачем я сюда приехала? Хозяйка ругается, говорит, что я истеричка. Неправда это. Я даже когда тропической лихорадкой болела, только об одном и думала: не хочу здесь умирать, дома хочу. И уехала бы, если б не эта война.

— Не нужно так, Сумико. Просто ты сейчас потому так настроена, что погиб... ну, этот... твой друг... вот и горюешь.

Тамаэ знала, что у Сумико был возлюбленный из солдат. С месяц назад его отправили в глубь острова, на нефтепромыслы Моронбутак; там он попал в какую-то аварию и погиб...

...Неизвестно, когда смолкла песня лодочника. Опять заскрипел руль. Хорошо бы провести всю ночь на этой прохладной лодке. Заснуть, растянувшись на циновках, и чтобы никто не тревожил до самого утра...

Они вернулись в свою комнату часов в девять. Когда Тамаэ вошла в залу, там, как всегда, толпились захмелевшие гости, распевая песни или шумно, по-пьяному споря. Сумико осталась у себя, к такому обществу она не выходила. После двух рюмок крепкого бренди к Тамаэ вернулось ее обычное веселое настроение. Зачем расстраиваться? Ее тело, казалось, источало сверкающие эфирные волны. Ей нигде не страшно, при любых обстоятельствах она сможет найти свое место. Уплыли куда-то невеселые думы о жизни. «Ну что же, будем считать, что жизнь меня раздавила, надо свыкнуться с этой мыслью, тогда нетрудно сохранять спокойствие при любых обстоятельствах», — подумала Тамаэ. И стыдно ей тоже не было: ведь любой мужчина, стоит ей только пожелать, встанет перед ней на колени. А это все-таки приятно.