Шесть рассказов

Поздней ночью из алмазных копей Мартапура приехал на машине Манабэ. Когда они остались одни, Тамаэ в одной короткой сорочке стала перед вентилятором. Растопырив руки, как ребенок, она что-то пьяно лепетала. Манабэ снял легкий тропический костюм и скользнул под сетчатый полог. А из коридора, как всегда, доносилась ругань: там подвыпившие мужчины спорили из-за женщин.

Вентилятор вращался безостановочно и лениво, и Тамаэ все стояла перед ним, тихо напевая какой-то старинный мотив. С наивным бесстыдством она показывала Манабэ свою белую, молодую наготу.

— Почему ты не идешь ко мне?

— Жарко.

— А ты разве не знаешь, что после обдувания будет еще жарче? Ну иди же.

Тамаэ повернула вентилятор к пологу и послушно подошла к кровати. Она уткнулась головой в грудь Манабэ и по привычке сжала зубами пальцы его правой руки.

Они часто спали вот так, рядом, и все-таки меж ду ними еще ни разу не было близости. Они лежали обнявшись, и Манабэ, подавляя поднимающуюся в нем страсть, лишь крепче обнимал Тамаэ. Но зато утром ему казалось, что они с невыразимо ясным чувством могут смотреть друг другу в глаза.

— По-моему, вы меня не любите. Неужели вы ничего не чувствуете?

— Ну что ты, очень люблю, поэтому и прихожу сюда. По-твоему, я веду себя неестественно, а мне кажется, что сама судьба выбрала такое место для наших встреч. Эх, если бы за нами не следили, если б не было войны, женился бы я на тебе, честное слово. Что же делать, подумай: если кто-нибудь увидит, что нас связывает серьезное чувство, нас тут же разлучат, вышлют в разные стороны.

— Но ведь есть выход. Можно, например, открыто обвенчаться.

— Тамаэ, милая, здесь фронт, я и сам, хоть и вольнонаемный, а все-таки служу в армии. Не будь этого, все было бы просто... а так... ничего и не придумаешь.

— Еще бы, тем более что у моего Манабэ-чян ведь и жена есть и ребенок... И вообще — нехорошо изменять... так ведь?

Манабэ не ответил. Он протянул руку к костюму и вытащил из кармана маленький сверток, похожий на аптечный пакетик.

— Это я сам откопал. Если когда-нибудь вернешься на родину, сделай себе кольцо.

На влажную ладонь Тамаэ лег небольшой камешек, сияющий желтоватым светом. Он блестел, будто смоченный водой. В прямоугольнике светлого окна Манабэ видел пальму, растущую на лужайке; может быть потому, что Манабэ смотрел лежа, пальма казалась ему плоской, как бы нарисованной на стене. Утренний воздух был еще пропитан ночным туманом и казался липким.

Несколько минут Тамаэ крутила в пальцах алмаз, любуясь игрой света на его гладких гранях. Она была слегка разочарована. Алмаз, оказывается, не такая уж необыкновенная вещь.

— Алмазы Борнео — не самые лучшие, но для кольца этот камень будет хорош.

— А сколько денег можно за него получить?

У ворот любого японского завода можно, наверное, увидеть множество таких обыкновенных, как у Тамаэ, лиц: ничем не примечательных, плосковатых. Лишь пухлые губы выделяются на ее лице резче, чем у других, да ласковей светятся глаза. Но всем, кто знал Тамаэ, ее лицо с постоянным выражением доброжелательности казалось уже где-то виденным, неуловимо знакомым. И вот эта самая Тамаэ, оказывается, при любых обстоятельствах сохраняет трезвый взгляд на вещи. Спросить о стоимости подаренного алмаза!..

Манабэ чувствует неприятное отрезвление. Чтобы удивить расчетливую Тамаэ, он говорит, слегка помедлив и как бы прикидывая:

— Пожалуй, пять-шесть тысяч за него дадут.

— Ну что вы, такой камушек— и столько стоит? Удивительно! 1огда, значит, вы подарили мне целое состояние! Да нет, неужели он такой дорогой?

Тамаэ внимательно и с уважением глядит на алмаз. А Манабэ лежа смотрит в окно, и душа его на мгновение словно отрывается от тела. И вдруг Тамаэ обнимает его за шею и несколько раз крепко целует в щеки, влажные от пота...

Вот уже почти два года Манабэ работает в армии на алмазных приисках Борнео. Его направила сюда промышленная фирма, в которой он служил после окончания минералогического факультета. Живет Манабэ в городе Мартапура в маленькой казенной квартире. Он встретился с Тамаэ впервые на банкете, устроенном гражданской администрацией острова, н понравился ей с первого взгляда. И вот однажды Тамаэ пешком пришла к Манабэ. Первое время он подозревал, что Тамаэ влечет к нему любопытство, но потом увидел, что это не так, и сам был увлечен искренним отношением молодой женщины, и все-таки присущее Манабэ чувство чистоплотности не позволяло ему довести обоюдное влечение до естественного конца. Это не допускалось и учением буддийской секты, к которой примыкал Манабэ. Свести чистые отношения с женщиной к наслаждениям одной ночи означало бы, по учению этой секты, познать ничтожное. Нужно только приложить усилие, дать пронестись мимо шквалу нечистой страсти, и тогда гармоничный мир следующего утра приносил Манабэ базграничное спокойствие.