Шесть рассказов

Выпив, Ехэй обычно засыпал. В полночь он просыпался, подползал к Тиоко и настойчиво требовал своего. Мацу он не стеснялся: сильное желание побеждало рассудок, и Ехэй не владел собой. Но вот самозабвение проходило, ц он, уже на своей постели, чувствовал себя виноватым перед сыном, а к Тиоко °ЩУЩ^ал Даже неприязнь. И каждый раз все чаще думал об искуплении вины. Но если днем и появлялась твердая решимость больше не прикасаться к снохе, то едва наступала ночь, от этой решимости не оставалось и следа. Смешанная с жалостью и состраданием страсть разгоралась в нем с новой силой. А когда Тиоко, отвечая на его желания, доходила до экстаза, жалость и сострадание к ней пропадали, и их место занимали негодование и презрение. Тогда он чувствовал себя несчастным и презирал не только Тиоко, но и всех женщин. Постепенно нелюдимый старик стал еще больше сторониться людей.

Когда Тиоко ушла в родильный дом, он целыми днями пропадал на реке. Ловля рыбы была для него единственным утешением. Присматривать одному за внуками ему было не под силу, и Тиоко с его разрешения еще до родов отправила Таро и Кокити к своей сестре, которая жила с матерью в деревне Кацусика.

В то время ее мать Умэ и замужняя сестра Фуса-ко добывали средства к жизни торговлей овощами на черном рынке. Фусако была женщина энергичная. Детей она не имела. Муж ее погиб на фронте в Китае. Торговля позволила ей скопить немного денег. Когда не было овощей, она ездила в Сидзуока за медом или в Синсю за яблоками. Торговлей она не перестала заниматься и после войны. Случалось, что полиция отбирала у нее яблоки. Тогда, чтобы выйти

из затруднения, она перепродавала другие продукты и снова выкручивалась.

Фусако давно не виделась с сестрой и не знала, что делается у нее в доме. Но мать догадывалась об отношениях между Ехэем и Тиоко. Ее опытный глаз сразу заметил, как изменилась дочь. Однако, зная вспыльчивый характер Ехэя, в разговоре с ним она вела себя осторожно, хотя в душе очень беспокоилась за дочь.

У Тиоко родилась девочка. Сколько горечи испытала она в те дни. Никто из родных не пришел ее проведать. Тиоко казалось, что она так не мучилась, когда рожала Таро и Кокити. И оттого ей становилось еще горше.

К рождению ребенка Ехэй отнесся хладнокровно. Он только продал свой велосипед и вырученные за него деньги отдал Тиоко. Продажа велосипеда доставила ему много неприятных минут — было стыдно перед сыном продавать имущество, чтобы покрыть такие расходы. «Скажу, что его украли»,— думал он, вспоминая о велосипеде...

После нескольких стаканчиков Ехэй опьянел, и у него на сердце сразу сделалось легко. Он уже не боялся возвращения сына, напротив, ему даже захотелось поскорее встретиться с ним. Он уже представлял его в солдатской форме, едущим на «Либерти». Солдаты, как передавали по радио, возвращались домой на таких судах. Запутанные отношения с Тиоко его тоже не пугали.

Но вот Ехэй задумался: «От сына, конечно, ничего не скроешь». При этой мысли он снова почувствовал себя одиноким. Ему казалось, будто он падает в пропасть. Однако благодаря хмельному чувство это не было таким сильным, как у плотины... А тогда, если бы Тиоко его не позвала, он, наверное, уже лежал бы на дне реки. Ехэй вспомнил, как он понемногу входил в воду и совершенно не чувствовал холода. Речную гладь рябило от резких порывов холодного ветра, но темно-синяя вода казалась теплой. Издалека доносился пронзительный крик птицы, похожий на скрипучее «дерганье» коростеля. Вода темнела все больше и больше и становилась черной, как нефть, и отражение неба в реке напоминало об осени...

— Сколько нужно дать, чтобы его взяли? — спросил Ехэй после продолжительного раздумья. Его глубоко запавшие глаза казались налитыми слезами.

Тиоко не ответила, она не знала, насколько в эти дни упала стоимость денег. А ведь таких несчастных детей брали только из-за денег. За ребенка из хорошей семьи давали и десять тысяч иен, а обычно — тысячу или две.

— В газету заявляла?—снова спросил Ехэй.

— Заявляла. Один раз напечатали, но не на видном месте. И объявление маленькое дали. А пришлось уплатить восемьдесят иен.

Тиоко еще надеялась уговорить Ито. Ей хотелось сделать это поскорее, и в то же время, странно, она чувствовала, что с каждым днем все сильнее привязывается к ребенку. Она жалела его больше, чем первенца-сына. Ей даже начинало казаться, что она не выдержит, если у нее возьмут дочь. Вот и сегодня утром она проснулась с мыслью о ребенке, хотя только что выписалась из родильного дома. Она твердо решила во всем признаться сестре — может быть сестра выручит ее.

— Будет вам, отец, расстраиваться. Может, как-нибудь обойдется.

Ёхэй снова задумался. Из-под густых с проседью бровей куда-то в пространство смотрели запавшие воспаленные глазки. Поднятая рука со стаканчиком застыла в воздухе. Под большими ушами лучиками разбегались мелкие морщинки; лишь низкий лоб выглядел по-юношески гладким.

— Пока суть да дело... А денег раздобыть нужно...