Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

Наступил праздник Первое мая. И здесь у наших друзей не заладилось. Единственную бутылку водки они оприходовали еще до завтрака, а обещанную добавку по какой-то причине закадычные друзья директора склада кузовов не подвезли, более того, как выяснилось, они смотались на свои дачи, что было пределом коварства. В те времена водку в праздники, да еще на больничной койке лежа, человек мог достать себе лишь с превеликим трудом, а скорее не достать вовсе. Вместе с тем уже давно закончился обед, вот уже наступил вечер, и та единственная утренняя бутылка всех только раздразнила.

Тут наконец они вспомнили про меня.

— Леха, твою мать, ты же в этой больнице работаешь, достань нам спирта, не видишь разве — трубы горят!

На что я им сказал, насколько мог дипломатично, мол, идите вы козе на рог, ханыги проклятые, превратили палату в притон, находиться здесь нельзя. И в реанимацию отправился. Как раз в реанимации наши медсестры стол праздничный организовали, и как посмотрел я на это угощение, очень мне стало грустно.

Несколько кусочков серой докторской колбасы, квашеная капуста, картошка да кабачковая икра.

— Девчонки, — сказал тогда я, — хотите, я вам банкет организую, даже не банкет, а гастрономическую феерию? Слейте грамм триста спирта!

Девчонки, конечно, согласились на феерию и слили запрашиваемое количество в банку из-под глюкозы.

Я вернулся в терапию и произнес перед своими алкоголиками короткую, но пламенную речь.

— Так чего же ты молчал, — возмутился Изотоп. — Мне эта вся жрачка еще с детского сада поперек глотки стоит, да я всю ее отдам, вместе с бабкой, тащи свой спирт!

Но я был непреклонен:

— Сначала закуска, потом выпивка!

И тогда мы четверо, набив каждый по две наволочки под завязку отобранными мною деликатесами, кряхтя от тяжести, спустились по лестнице на второй этаж к дверям реанимационного отделения. Тут и состоялся торжественный акт приема-передачи к полнейшему удовлетворению сторон.

Пожалуй, никогда ни до, ни после в нашем отделении не было такого застолья, как в тот раз. Это действительно было гастрономической феерией, я не обманул. Хватило аж до Дня Победы. Мы сидели, оставив дежурных в блоках, которых сменяли каждые полчаса. Сидели так часа три, если не больше.

А потом привезли Лешу Гусева.

Когда скорая доставляла пациента в реанимацию, раздавался красивый музыкальный звонок с эстакады, ведущей на второй этаж. Вот и тогда, услышав его, мы побежали всей дежурной бригадой по направлению к гаражу. Заехавшая туда карета скорой помощи выглядела так, будто выбиралась из-под обстрела, — вся во вмятинах, с разбитыми фарами, подфарниками, у нее было высажено заднее стекло и даже отломана антенна. Выскочивший фельдшер мигом доложил, что везут они молодого человека, падение с высоты, успев добавить, что тот на удивление еще живой, хоть и девятый этаж.

Мы быстро переложили бедолагу с носилок на койку и принялись за работу, параллельно, как это всегда бывает, слушая рапорт врача скорой.

Как выяснилось, парень этот лишь позавчера пришел по дембелю домой, и не просто по дембелю, а из Афгана, где воевал в составе десантно-штурмовой бригады все полтора года после учебки.

Сегодня он в компании своих старых друзей-приятелей отмечал Первомай, и когда все вышли в очередной раз на балкон перекурить, вдруг сказал что-то типа: «А мне все по хрену, я Кандагар и Герат прошел!» — и выжал стойку на балконных перилах девятого этажа. До армии он занимался гимнастикой и даже был мастером спорта. Но сейчас, после застолья, стойка не получилась. У него занесло ноги, и он с огромной высоты плашмя врезался в газон.

Наверное, у его друзей случился шок от случившегося, поэтому подъехавшую скорую просто за считанные секунды разгромила пьяная толпа. Мы потом все будем часто сталкиваться с таким своеобразным проявлением заботы о раненых товарищах, особенно в девяностые. В то время стало хорошим тоном громить приемные покои больниц, забегать толпой в операционные, показывать врачам пистолеты и ножи, избивать их бейсбольными битами и велосипедными цепями. Видимо, это такой причудливый выход нашей особой духовности, о которой постоянно говорят патриотично настроенные деятели искусства и политики.

А парень был здорово скроен, примерно моего роста, но настоящий атлет с мощной и рельефной мускулатурой. Десантник, что вы хотите.

Мне доверили оформлять историю болезни, и поэтому именно я был первым, кто написал его имя на титульном листе:

АЛЕКСЕЙ ГУСЕВ, 20 лет.

Ночь с 20 на 21 августа 1991 года.

Москва, Краснопресненская набережная

Я снова сделал круг и подошел к своей баррикаде, поперек Калининского проспекта. Дождь только усилился, я так замерз, что у меня зуб на зуб не попадал, вот поэтому и залез под эстакаду СЭВа, там кто-то развел костерок, я и пристроился у огня.