Шестерка Атласа

Тристан, само собой, шутил, не спрашивая даже, а просто доказывая свою точку зрения. Жаль, потому как ответ определенно заткнул бы ему рот. Во-первых, Каллум мог разгадать душу Либби Роудс за пять вопросов, а то и меньше (хватило бы поинтересоваться, единственный ли она ребенок в семье), а во-вторых, заставить этих двух космологов плясать под его дудку. То есть, среди прочего, он бы сам довольно легко стал владельцем этой черной дыры. А будь он особенно активным, то заставил бы всех в этой комнате сигануть в нее.

Сидевшая напротив Париса напряглась.

– Мне магия физики не нравится, – сказал в конце концов Каллум, снова обращая внимание на Тристана. – У меня от нее в горле першит. Будто стекла наелся.

Тристан не сразу, но раскусил, что Каллум просто прикалывается. Хорошо, значит, он не совсем безнадежен.

– Скажи хотя бы, – со вздохом произнес Тристан, – что понимаешь, насколько важно происходящее здесь.

– Понимаю ли? Да, определенно. Невероятное магическое событие, – согласился Каллум, – которое скоро будет поглощено другим невероятным магическим событием. – Во всяком случае, так работала любая наука. Все они в конечном счете становятся частями чего-то иного: атом – частью атомной бомбы; катаклизм, резня, мировые войны, субстандартное ипотечное кредитование, санация банков… Каллум считал, что история интересна людьми, а не науками, ведь это людям хватало дурости превращать элементы жизни в оружие. Зато Либби и Нико по-настоящему удалось (по мнению Каллума) терраформирование миниатюрной модели Луны, а значит, спутник Земли можно будет покорить. Кто-нибудь другой попытается отстроить Рим или создать новый Ватикан. Безумие, а потому интересно.

По крайней мере интереснее, чем изучать уровни видоизмененного углерода, или что там еще им удалось?

– Радует, что мы не услышали тысячи вопросов, – заметил Каллум за ужином тем же вечером, кивнув через стол в сторону Либби, когда Тристан присел рядом на свободное место.

Слышно было, как Либби с Нико перешептываются, сравнивая заметки; Париса уже откланялась до конца дня, а Рэйна рассеянно отправляла в рот ложку за ложкой, корпя одновременно над экземпляром какого-то древнего дневника.

– Будет жаль покинуть область компетенции Роудс, – негромко добавил Каллум, – хотя бы потому, что ее осведомленность дарит нам заслуженные моменты тишины.

Тристан неохотно фыркнул, словно принципы морального превосходства не позволяли ему рассмеяться. Ну, разве что самую малость.

– Смотрю, она тебе совсем не нравится.

– Есть люди с недостатками, но интересные, – пожал плечами Каллум. – А есть просто с недостатками.

– Напомни не спрашивать, что ты думаешь обо мне.

– А мне вот кажется, – ответил Каллум, – что тебе лучше спросить.

Тристан ничего не сказал.

– Знаю, ты на мой счет очень подозрителен, – произнес Каллум и тут же добавил: – Да и на счет всех.

– Люди меня сильно разочаровывают.

– Что интересно, меня тоже.

– И это, по-твоему, интересно?

– Ну, если считать, что моя специальность – ухватывать детали человеческой природы, то да, это интересно. Зная то, что известно мне, я должен считать других и правда восхитительными или хотя бы ценными.

– И как, считаешь?

– Некоторых – да. Остальные мне кажутся репликами друг друга.

– Предпочитаешь добрых людей, – мимоходом поинтересовался Тристан, – или дурных?

– Люблю смесь, понемногу и того и этого. Хаос, – ответил Каллум. – Вот ты – наглядный пример.

– Правда?

– Ты хочешь быть преданным Парисе, и это занятно, – заметил Каллум, а Тристан слегка поерзал, чем подтвердил его слова. – Ты ее поматросил, а бросать не желаешь, чувствуешь себя чем-то обязанным. То же и с Роудс, хотя с ней ты пока еще не спал.

Тристан побледнел.

– Вряд ли они из одной категории.

– О, нет, конечно, – согласился Каллум. – Ты чувствуешь, что обязан Роудс жизнью. Парисе же ты просто хочешь отдать свою жизнь.

– Вот как?

– Да. И ради нее ты очень хочешь не доверять мне. – Каллум еще раз осторожно ему улыбнулся. – К несчастью, ты считаешь меня привлекательным.

– В каком смысле?

– Почти во всех, – ответил Каллум, добавив, глядя на него: – И это взаимно.

Некоторое время Тристан молчал.

– Ты как будто что-то сделал с Парисой, – сказал он наконец, и Каллум вздохнул.

– Ну да, вроде как. Жаль. Она мне нравится.

– Что же ты сделал? Оскорбил ее?

– Только если непреднамеренно, – сказал Каллум, хотя нет, он ее не оскорблял. Он ее напугал, а страх – единственное чувство, которого Париса Камали не могла стерпеть. – Но мне кажется, Париса еще придет в себя. – Она же из тех, кто в конце концов поступает в своих интересах, пусть и прозревает не сразу.

– А тебя не больно-то заботит, нравишься ты людям или нет, да? – немного удивленно спросил Тристан.

– Да, не заботит.