Шестерка Атласа

Единственной, кто кроме Тристана испытывал те же голод и отчаяние, была Рэйна. Но располагать ее к себе Каллум и не думал. Пока. Придет время, и она сама примет нужную сторону.

Либби не представляла совершенно никакой угрозы, поэтому как фактор значения не имела. Вот Каллум и не стал вводить ее в свои уравнения. Если ему когда-нибудь понадобится черная дыра, он просто отыщет Либби на какой-нибудь скучной правительственной работе, куда она устроится, вылетев отсюда. Верно, между Либби и Тристаном установилась пока еще непонятная связь – возможно, из-за общего опыта во время инсценировки, – но этот вопрос решаем. Либби или же ее способности вызывали у Тристана тихое негодование, а с такой эмоцией играть просто. Каллум легко намотает ее на палец и неспеша завяжет в узелок ненависти.

Вот с Парисой придется сложно. Каллум принизил ее способности в глазах Тристана, по понятным причинам, но только в отношении ее номинальной специализации. Медит из нее был лучше, чем из Каллума, который никогда прилежно к занятиям не относился, а она вот проявила невероятную расчетливость. Даже в роковой степени. Только Парису Каллум и не хотел себе во враги, однако она уже провела черту, так что нужно было скорее убрать ее фигуру с доски.

Впрочем, тратить время на пешек Каллум не собирался; он хотел сразу короля.

– Должен признать, что меня уже слегка воротит от представлений физиков, – пробормотал себе под нос Тристан, пристально глядя на Либби с Нико, но еще не зная, что это в нем говорит зависть, в то время как эти двое с непонятной и несущественной целью пытались изменить чашку кипящей воды.

А, неизбежные уступки. Как это чудесно и мило.

– Ну что, выпьем на сон грядущий? – предложил Каллум, вставая из-за стола. – Как тебе скотч?

– Мне бы сейчас его целую бочку, – ответил Тристан.

– Отлично. Доброй ночи, – пожелал остальным Каллум, выходя из столовой в раскрашенную комнату.

Рэйна даже головы не подняла, как и Нико. Зато подняла Либби, на что Каллум и рассчитывал: вот сейчас она увидит, как Тристан уходит следом за ним, и почувствует себя еще более отверженной, и все это – совершенно без усилий со стороны Каллума.

Бедная ведьмочка. Столько силы и так мало друзей.

– Доброй ночи, – тихо ответила Либби, не глядя на Тристана. Какие же люди хрупкие маленькие игрушки.

Нико

Появление мамаши Гидеона в ванной, когда Нико вышел из душа, идеальным не было. С его языка слетело «бля!» по меньшей мере на трех языках, а Эйлиф, которая материализовалась прямо из воздуха сидевшей на краю раковины, закатила глаза. Она раздраженно ответила на беглом исландском или норвежском, на что Нико, совершенно голый, ответил злобным взглядом, как бы напоминая, что владение четырьмя языками – навык полезный, но сегодня он его осваивать не в настроении.

– Это всего лишь я, – сказала Эйлиф уже по-английски, наблюдая за лихорадочными попытками Нико прикрыться. – Успокойся.

– Сразу говорю: нет, – отрезал Нико, решив, что это верный способ начать разговор, и одновременно постарался сохранить контроль над соображалкой (а в идеале еще и над женилкой). – И вообще, как ты сюда проникла? – зло спросил он, кружась на месте в ожидании каких-либо санкций со стороны Общества за вторжение русалки в его ванную. Как ни ужасно, но в углу не зажглось красного огонька, извещающего о нарушении магического периметра. – Это ведь невозможно…

– Побегать пришлось, но в конце концов я вычислила, где ты находишься. Напрягла кое-каких должников. Мне нужно, чтобы ты немедленно снял чары, укрывающие моего сына. Хорошо выглядишь, Николас, – заметила Эйлиф, не прерывая потока мысли. – Так и попробовала бы такую вкусняшку.

– Ты, – проворчал Нико в ответ на ее развратный взгляд, – должна это прекратить. – Он снова задергался, досадуя, что здесь совсем не так людно, как в других комнатах. Тут были только ванна, душ и зеркала в позолоченных рамках над двойной мойкой из белого фаянса, но пользы в них Нико не видел. – И что еще за «должники» такие?

– О, я знаю, где ты, – протянула Эйлиф, поигрывая волосами. Ее кожа легкого голубоватого оттенка, как обычно, была сплошь покрыта венками; на оголенной груди Нико видел речушки цвета индиго, словно прожилки на восстановленном японском фарфоре. – Было не так уж и трудно. Шалунишка, – подумав, кокетливо побранила она его.

– И все равно ты не должна была сюда проникнуть, – грубо произнес он.

– Николас, я же не виновата, что тебе не ответили на запрос о чарах против нелюдей.