Шибболет

Когда мы выходили ночью в сад:
Отец и я, и крупная собака,
На нас глядели с высоты из мрака,
И нам казалось— там и спрятан ад.
Когда я понимала: да, умрёшь,
Когда листва дрожала и гремела,
В траве коварно шевелился ёж
И отвлекал от ужаса умело.
Я буду ёж, а ты, пожалуй, пёс.
Толкай же носом злой колючий шарик.
И смерть, которая по небу шарит,
Подумает: нет, этот не дорос.

«Видя, как соображают они на троих…»

Видя, как соображают они на троих
с утра на простуженном пустыре,
завидуешь, прошмыгнув мимо них,
даже не столько выпивке в январе

на морозе, а в ноябре— в грязи.

Жажде самой! Жизни осталось на дне.
Она теперь содержится только в вине
перед теми, кого не бросишь там, где сквозит.

«За то, что спят, когда тебе так больно…»

За то, что спят, когда тебе так больно,
И могут без тебя и день, и три.
И бьют нечаянно, и мучают невольно,
Им ничего не будет, хоть умри.

Есть демоны-хранители, и мы им

Невнятно объясняем по ночам,
Как надо мстить… Они глухонемые
И безразличны к сбивчивым речам.

«Всё состоит из времени, воды и пыли…»

Всё состоит из времени, воды и пыли.
Мы без этого бремени
Летели бы, плыли,
Падали бы потом или
Взмывали, висли,
Те, о ком мы подумали,
Cостоят из мысли.
Когда мы идём по улице,
Сидим на стуле,
Когда мы хотим зажмуриться,
Когда уснули,
Когда проснулись в поту или
Томимся снами,
Те, о ком мы подумали,
Следят за нами.
Что-то от нас ведь надо им…
В пути старея,
Мы так медленно падаем,
Могли— быстрее.
Нету другого дома им.
Мы— их владенья.
Те, о которых думаем,
Нам длят паденье.

«Когда ты молча борешься с газетой…»

Когда ты молча борешься с газетой,
Стремясь сложить её и сделать меньше,
И кажется, тебя теперь за это
Не любит большинство мужчин и женщин
В автобусе… И если ты простужен,
И кашляешь, и не остановиться,
Поверь, ты никому такой не нужен.
Не проверяй, не взглядывай на лица!
Когда молчишь ты, сжавшись, как перчатка,
Ещё с весны забытая в кармане,
Ты выглядишь совсем смешно и гадко.
Не выходи, скрывайся на диване.
В какой-нибудь тетрадке сокровенной
Пиши себе своё: «Устал. Довольно…»
Твой средний ум, твой рост обыкновенный,
Неинтересный твой дневник подпольный…
Вся жизнь твоя натянута на пяльцы,
Кто вышивал по ней, должно быть, злился,
Он исколол себе, наверно, пальцы.
Какие злые получились лица!
То самое газетное шуршанье,
Паренье над страницей и строкою,—
Твой звёздный час, твой миг непослушанья.
Как будто там написано такое!

«Прошлое очень подвижно. Оно спешит…»