Шибболет

Ночь к нам войдёт и щебетом и лаем,
соседским кашлем, нецензурной бранью.
И жизнь прикинуться способна раем,
и сумерки— весенней гулкой ранью,
и я— всё понимающей и чуткой,
и жёсткая латынь— живым побегом,
и весть волшебная— обычной уткой,
и ты— обыкновенным человеком.
И снится в темноте жених невесте,
не оставляя шанса ошибиться.
Кого застала ночь на новом месте—
Не спи, не верь, не слушай, даже птицу.

VI

«Я видела во сне…»

Я видела во сне
Огромный красный крокус.
Он двигался ко мне,
И в этом был весь фокус.

Достаточно уснуть,

Припасть ко сну щекою—
Чтобы пустилось в путь
Что быть должно в покое,

И бросилось в глаза

Что просто попадалось,
И вспыхнуло, грозя,
И вызвало бы жалость.

И думалось потом

О мести смирных видов,
О бунте их простом,
О книжке «День триффидов»,

О нежности оков,

О диктатуре ласки,
О воске лепестков,
О бледненькой окраске,

О том, что злость и кровь

Сгущаются под старость,
Ненужную любовь
Преображая в ярость.

«А старость подойдёт не изувером…»

А старость подойдёт не изувером
с отчаянным лицом глухонемого
и жестом вопросительным: «Готов?»
Она— лишь трепет алого на сером
в ноябрьский день, ну, например, седьмого,
семидесятых, может быть, годов.

Она же— прямизна узкоколейки.

Она же— прямота Большого брата.
Она же— бодрость первых пятилеток,
ползущая к концу во весь опор,
потёртая монета в две копейки,
что в прорезь телефона-автомата
легко войдёт, и, звякнув напоследок,
оплатит трехминутный разговор.

«Когда телефон-автомат пожирает время…»

Когда телефон-автомат пожирает время,
слизывает секунды с карточки гладкой,
поспешно вешаешь трубку— ты тоже с теми,
кто время припрятывает украдкой:
то сбежать норовят, не закончив спора,
то опаздывают— где их носят черти!
«Я не все сказал, у меня есть фора»,—
говорят себе, а, быть может, смерти.

Надо времени в рот набрать— и жизнь продлится.

И помедлит короткий гудок, колюч и тонок.
А пока— оно тайком уродует лица,
раздирает мысли, оно— спартанский лисенок.
Лишь туда пронести его не имеешь права,
где молчать и плыть один на один с Хароном.
На прощанье лизнет тебя языком шершавым—
и отчалит лодка с зуммером телефонным.

«Софи Лорен спит на плече у Карло Понти….»