Шибболет

Дорогой кто угодно, за Ваше письмо
От 9-го ноября— большое спасибо.
Да, болею, но это пройдет само.
Все хорошо, а точнее, невыносимо.

Когда говорят, что мы совершаем круг

Общий для всех, обычный, – то это враки.
Каждый из нас дает свой отдельный крюк,
И нам позавидуют бешеные собаки.

«Все проходит, и раньше всего любовь.

Два года— и все, начинай сначала».
Чтобы больше не слышать подобных слов,
О любви я попросту замолчала.

Перешла на «приятно было узнать»,

«Очень рада», «удачи», «пиши», «посылаю», «вышли».
Сама отдала все то, что можно отнять,
И сохраняю только такие мысли,

К которым не подобрать ни ключа, ни слов.

Во всяком случае, как правило, не находим.
Да здравствует почта— честный, простой улов:
О здоровье, работе, конечно же, о погоде.

«Влюблённый для друзей потерян потому…»

Влюблённый для друзей потерян потому,
Что верен до конца сомнительной догадке:
Вокруг идёт война, и следует ему
То молча выжидать, то мчаться без оглядки.

Любимых к нам вели таким кружным путём,

В такой кромешной тьме учили улыбаться…
Назло придуман свет и звук изобретён,
И тысячи вокруг прожекторов и раций.

Чтоб не добил его попутчик-конвоир,

Чтоб не прикончил взгляд и речь не доконала,
Кто любит, тот бежит. Он трус и дезертир.
Он без вести пропал, избегнув трибунала.

«Сказав «Прощай», ты остаёшься жив…»

Сказав «Прощай», ты остаёшься жив,
и то же слово выслушав в ответ,
ты застываешь, трубку положив,
и смотришь на какой-нибудь предмет.

Следишь, угрюмый снайпер, вор, шпион,

упрямый испытатель злой тоски,
как в вазе раскрывается пион,
лениво разнимая лепестки.

Теперь ты и цветку, и вазе враг.

Пропасть, как и положено вещам,
они стремятся. Спрятаться во мрак.
Вещей не существует по ночам.

Ты, повторяю, жив, а прочих нет.

Выбрасывая новые «прощай»
в холодный, по ночам горящий свет,
в тебе одном вращается праща.

«Поживём, пожалуй, молча и врозь…»

Поживём, пожалуй, молча и врозь,
Неспеша старея, ровно дыша.
Если кто увидит меня насквозь,
он решит, что сердце— вроде ежа.

Сердце в тесной клетке, в глухой норе,

в нежно-колкой шкурке, в кромешной тьме—
лаковый каштан в своей кожуре,
тихий заключённый в своей тюрьме.

И какой ещё ни придумай троп,—

Для кого? Ведь мы же молча и врозь.
То есть сердце— это маленький гроб,
и болит отчаянно каждый гвоздь.

«Бежать, бежать… и остановиться…»