Широкая кость

Понимаю, что это безобразие, но иногда меня так и тянет взять из холодильника ломтик ветчины, выдрав его из похожей на блокнотик упаковки, плюхнуть на него ложку-другую салатного крема, свернуть конвертом, как китайский пельмень, и заглотнуть, как змея – яйцо. Мне нравится уксусная сладость такой еды. Салатный крем может оживить любой бутерброд.

Я думаю, не перезвонить ли Максу. Но можно ли в его присутствии есть пельмени из ветчины с салатным кремом? Вот уж не знаю.

Кроме того, сейчас я могу испугать его своей невероятной личностью и могучей силой.

Зеленый чай

Заделавшись корифеем велотренажеров, я решила заняться йогой. Некоторые приходят туда со своими ковриками. А у меня даже коврика нет.

Мне нужно раздобыть коврик. Где вообще берут коврики для йоги?

Разве полотенца недостаточно? Станут ли на меня косо смотреть, если я просто возьму коврик в спортзале? Почему я волнуюсь? ЗАТКНИСЬ.

Инструктор немолод. Папе бы он не понравился – ведет себя, будто миллионер, который занимается этим для развлечения. Мы начинаем с ног. Говорим о позах. О расстоянии между ступнями. О бедрах. О дыхании и плечах. Все наблюдают за собой в зеркале. У некоторых ничего не получается. Они отводят глаза. Мы все такие разные. У одних одно, у других другое. Все разных возрастов, с разными интересами. Общее у нас одно – у всех есть тела, о которых мы хотим или должны заботиться.

Йога на самом деле довольно трудная штука. Порой я вся трясусь, мышцы слегка дрожат под моей тяжестью. Иногда коврик скользит, а рука настолько потная, что и я скольжу вперед. Иногда я не могу дождаться окончания позы, чтобы уже можно было распрямиться и передохнуть. Порой дышу коротко и отрывисто, а временами чувствую, что дыхание и вовсе остановилось, челюсти стиснуты так, что зубы чуть ли не трещат, и приходится вспоминать, что нужно сделать выдох. Мои колени деревенеют. Я могу только коснуться пальцев ног. Некоторые не дотягиваются даже до колен, но здесь никого это не волнует.

Согревшись и расслабившись, я начинаю наслаждаться тем, что делаю. Мне нравится поза воина, когда инструктор велит притвориться, будто я выстреливаю лазерным лучом из среднего пальца, а затем в треугольной позе я смотрю на свою открытую ладонь, указывающую на небо. Я позволяю позвоночнику изгибаться. Мне нравятся звериные названия поз: заяц, кот, корова, кобра, собака мордой вниз. Это очень наглядно. Пожалуй, к йоге я могла бы привыкнуть.

Но вдруг вся группа предает меня: делает стойку на голове.

А? ЧТО? С каких это пор мы стали акробатами? Даже у пожилых получается. Все делают это. А я сижу на полу, как маленькая, в полной растерянности. Самая молодая в группе и, наверное, самая неповоротливая и неуклюжая. Офигеть. Какая временами гадость эта йога! И зеленый чай по вкусу похож на пропахшую тиной и рыбой воду из пруда.

Но потом мы ложимся на коврики и расслабляемся. Я принимаю позу «мертвого тела». Но не чувствую себя мертвой. Совсем наоборот. Мои мысли мчатся галопом. Я думаю о Дав, ее жизни, ее теле. О том, что происходит в ее мозгу. Мы такие маленькие. Я думаю обо всем, что собираюсь сделать в этом году. И что-то меняется. По щеке сползает слезинка. Кажется, это называется рефлексией. Не знаю, что это такое. Но это не слезы грусти. Хорошо ли это – быть такой молодой и растерянной?

Я ошеломлена, я тону в ожиданиях. Как же интересно и страшно быть живой. И главное, нам не все равно. Потому что это так важно и драгоценно.

Знаете ли… вы, кто бы это ни читал… что уверенность – это не то, что вы можете взять с полки в аптеке и намазать себе под мышками для защиты. Уверенность – не то, о чем можно мечтать или что можно выказывать. Она идет из глубины. Это почти мышца, как бицепс или воображение, она требует внимания; она не может взять и исчезнуть. Любовь к себе требует напоминания. Требует подстегивания. Нужно себя любить. Это начало, дальше все пойдет само собой.

Растительное масло

– Масло я не выбрасывала, все масло здесь.

– А то, что мы купили в Греции? В жестянке? Его нет!

– Его нет, потому что ты его использовал, жестянка была пуста!

– Могла бы у меня спросить.

– Тебя не было, ты здесь не жил до того, как Дав… – Мама замолкает. – И почему я должна хранить твою дребедень, если тебя нет?

– Это отличные продукты, был я здесь или нет.

– Отличные продукты? – смеется мама. – Билл, спроси хоть девчонок: банка анчоусов, которая стоит семь лет, может считаться «отличным продуктом»? Или нет?

– Я годами добавлял все это в блюда. Это же пресервы. И нечего смотреть на сроки годности, это все чушь – так супермаркеты заставляют тебя покупать еще и еще.

– Извини, но не все мы выросли в дикие времена черно-белого телевидения, когда все заливали уксусом!

– Ты просто вредничаешь, Люси.

– А ты просто говоришь глупости.

– Я? Да там было еды на сотни фунтов.

– Ага, сотни фунтов. Да ты выручишь больше за свои съеденные молью треники!

Папа подскакивает к нам с Дав, чмокает каждую в макушку, берет Небыть на поводок и выбегает прочь из дома.