Школа безумия

На кровати раздался шорох пижамы. Хлоя перевернулась и села. Ее голова была опущена, зато теперь я смогла разглядеть ее волосы. Она не только выкрасила их в черный цвет, но и подстригла, и, похоже, сделала это сама. Я представила ее дома, в ванной, как она, глядя на свое отражение в зеркале, ножницами отстригает и бросает на пол пряди волос.

Левое запястье в шрамах от старых порезов, но на правом запястье свежая повязка. Она сидела молча, отказываясь посмотреть мне в глаза. Я не знала, что сказать, поэтому промолчала, давая Хлое возможность заговорить первой.

— Почему вы здесь? — тихо спросила она, в конце концов.

— Люблю тусоваться в приемной отделения «Скорой помощи» по вечерам в будние дни.

Ноль реакции. Ни даже намека на улыбку.

— Мама сказала, что я больше не могу вас видеть. Что вас уволили из-за того, что вы плохо выполняли свою работу.

— Что случилось, Хлоя?

Ее плечи ссутулились, Хлоя слегка вздрогнула, пытаясь сдержать слезы. С тех пор как она в последний раз находилась в стационаре, не прошло и месяца. Я знала, что она в депрессии, но надеялась, что ее состояние не так уж плохое. Видела такое у многих своих пациентов. Как если бы подводное течение уносило тебя в глубину. Чем больше сражаешься, тем сильнее оно тянет вниз, не давая выплыть на поверхность.

И поэтому ты расходуешь все свои силы, сдаешься и позволяешь течению тянуть тебя вниз.

— Почему ты порезала себя?

Она не ответила, по-прежнему тупо уставившись на свои колени. В конце концов пожала плечами. Почти минуту Хлоя ничего не говорила. Затем постепенно приподняла лицо и посмотрела на меня. Глазами, полными боли, отчаяния и безнадежности.

Когда она заговорила снова, ее дрожащий голос был едва слышным шепотом.

— Почему они такие подлые?

Скорее всего, я больше никогда не увижу эту девочку снова. И поэтому я не хотела ей лгать. Не хотела сказать что-то лишь затем, чтобы что-то сказать. Я хотела быть с ней честной, настолько честной, насколько могла, хотя и не была уверена, насколько это поможет.

Я взглянула на свою руку, на шрам, пересекающий ладонь, и сказала ей правду.

— Не знаю.

59

Нож выглядел не слишком устрашающим. Короткий и тонкий. Маккензи принесла его из кухни, простой ножик для резки фруктов и овощей. Таким обычно режут яблоки, персики и морковку.

Но не человеческую плоть.

— Для чего он тебе понадобился? — спросила Кортни.

Маккензи подняла зажатый в руке нож, ее накрашенные розовым лаком ногти были обгрызены до самой мякоти.

— Я же сказала тебе. Мы все должны пообещать, что ничего не скажем.

— Да, — сказала Оливия слегка испуганным голосом, — с этим мы все согласны. Но зачем нож?

— Это называется клятвой на крови. Я видела это в кино. Означает, что мы клянемся собственной кровью. Такую клятву нельзя нарушить.

Мы были в спальне Маккензи, все шестеро. Стены пастельных тонов были увешаны плакатами смазливых мальчишеских групп. В воздухе витал густой запах дезодоранта и отчаяния. Родители Маккензи были где-то внизу. Мы старались говорить вполголоса, чтобы они нас не слышали.

Кортни покачала головой, ее щеки были бледными как мел.

— Но зачем нам резать себя? Это безумие.

Тонкие пальцы Маккензи сжали деревянную ручку ножа.

— Так надо. Это единственный способ. Ты знаешь, какие неприятности нам грозят, если наши родители узнают о том, что мы сделали?

— Она лишь пыталась покончить с собой. Но она не умерла, — заметила Дестини.

Голубые глаза Маккензи яростно вспыхнули.

— Ты думаешь, это имеет значение? Это может попасть в наши характеристики. Может разрушить нам жизнь.

Оливия скептически скрестила на груди руки.

— Ты все преувеличиваешь. Вряд ли она что-то скажет.

Маккензи серьезно покачала головой и переместила нож в руке, чтобы провести им по ладони.

Какой-то миг ничего не менялось. Мы смотрели, неподвижно застыв, как мухи в янтаре. Затем на ладони Маккензи выступила тонкая полоска крови.

Мы ахнули. Маккензи посмотрела на кровь на своей ладони, затем подняла нож, и ее исступленные глаза скользнули по комнате, сверля взглядом каждую из нас.

— Кто следующая?

Я не стала ждать, чтобы увидеть, кто будет следующей. В каждой спальне в большом доме Маккензи была собственная ванная комната. Я бросилась в нее и рухнула на колени перед унитазом, чувствуя, что меня вот-вот вырвет. Слышала шепот девочек в спальне, а затем тихий щелчок, когда дверь открылась и закрылась. Я знала, что это Элиза, еще до того, как она опустилась на колени рядом со мной и положила свою твердую руку мне на спину.

— С тобой все в порядке?

Я откинулась назад, вытирая с подбородка слюну, и покачала головой.

— Не могу… Не могу этого сделать.

— Все будет хорошо, Эмили.

— Она пыталась убить себя.

— Эмили, все будет хорошо. Поверь мне.

— Откуда ты знаешь?

Элиза игриво улыбнулась.

— Просто знаю.

— Я не собираюсь резать себя. Маккензи ненормальная.

Игривая улыбка исчезла с ее лица.

— Не поверю, что ты серьезно, — сказала я.

— Гарпия навсегда.

— Ты в своем уме? Это не игра, Элиза. Грейс пыталась покончить с собой.

Элиза протянула обе руки, положила их мне на плечи и посмотрела мне прямо в глаза.