Школа хороших матерей

Между рыданиями она говорит им, что с ней все в порядке. Ей уже пора.

— Простите меня за все, — говорит она.

— А что там за ребенок кричит?

— Это запись, — говорит она и протягивает свободную руку Эммануэль.

* * *

Фрида этим вечером слишком возбуждена и не может уснуть. Все будет иначе, когда она поговорит с Гарриет. Если она когда-нибудь расскажет Гарриет об этом годе, то не станет говорить, как часто она думала о смерти. Гарриет не обязательно знать, что ее мама одинокая и испуганная. Ее мать часто думает о крышах и колокольнях, но Гарриет знать это не обязательно. Гарриет не обязательно знать о мысли, которая часто посещает ее маму, — мысли о том, что, наверное, именно так лучше всего распорядиться своей жизнью, что это единственная действенная форма протеста.

Ребенком она собиралась дожить только до тридцати. Она собиралась дождаться, когда уйдет бабушка, ее не заботило, что ее смерть причинит боль родителям, она хотела наказать их. Она постоянно думала о смерти в одиннадцать лет, так часто говорила об этом с родителями, что они не воспринимали ее разговоры всерьез. «Ну, давай, убей себя», — сказала ей в раздражении мать.

Гаст расплакался, когда она рассказала ему об этом, но она ему не призналась, что эти мысли вернулись к ней во время беременности. Она боялась генетического тестирования. Ее пугала вероятность того, что во время родов может что-то пойти не так, что это «не так» будет ее виной.

Но анализы на генетические заболевания оказались отрицательными. У нее родился здоровый ребенок. Ее здоровый ребенок вырастет со здоровой головой, которая будет лучше и чище, чем ее голова. Теперь она должна думать о будущем Гарриет, о будущем той девочки, какой она никогда не станет, если ее мать покончит с собой.

* * *

Воздух все еще влажный после ночного дождя. Вдоль Чэпин-уок поднимается туман. Фрида находит пустую скамейку под одной из магнолий в каменном дворе. Она разговаривает с Эммануэль о цветах, она называет цвета — розовый и белый. Просит Эммануэль обратить внимание на то, как они смешиваются.

Фрида срывает листик и дает Эммануэль.

— Только не ешь. Послушай, детка, ты сейчас услышишь, как я буду говорить с другой маленькой девочкой. Я буду говорить с ней несколько минут, и мне нужно, чтобы ты мне позволила. Я знаю, это трудно понять. Но не беспокойся: я по-прежнему твоя мама.

Эммануэль бросает листик. Она тянет за ремешки своей коляски. Тянется к Фриде.

— На ручки!

Гаст отвечает на третий звонок. Он извиняется, что не смог позвонить вчера. Не мог уйти с работы. Сюзанна не могла найти свой телефон. Когда она попыталась позвонить Фриде, было уже слишком поздно. Оставить послание не получилось. А сегодня он остался дома, чтобы она наверняка смогла связаться с ними. Фрида говорит ему, что все в порядке. Она благодарит его. Она хочет поговорить с дочкой.

Они переключаются в режим видео. Когда на экране появляется Гарриет, Фриду пробирает дрожь, она отрывает взгляд от экрана, смотрит на Эммануэль. Все эти месяцы ей казалось, что они ничуть не похожи, что в очертании рта Эммануэль есть что-то жесткое, что Гарриет, конечно, красивее, а Эммануэль не настоящая, но теперь, когда Гарриет похудела, сходство между ними стало поразительным.

— Скажи «здравствуй», медвезаяц. Ты помнишь мамочку?

— Нет, — отвечает Гарриет спокойным и уверенным голосом.

Фрида упирается кулаком в колени. Она плохая мать, потому что позволяет Гарриет видеть, как она плачет. Она плохая мать, потому что лицо Эммануэль для нее теперь более знакомое. Она плохая мать, потому что девочка на экране с коротко подстриженной челкой, резким очертанием подбородка и более темными, более курчавыми волосами кажется ей все меньше и меньше ее дочкой.

Гарриет и Гаст слышат голос Эммануэль: «Мамочка, мамочка!»

— Кто там? — спрашивает Гарриет.

— Это запись, — говорит Фрида, отворачиваясь от Эммануэль. — Детка, это я. Мамочка. Я так рада, что смогла поговорить с тобой перед твоим днем рождения. Поздравляю тебя! Еще восемь дней. Ты моя большая девочка. Такая большая! Извини, что не звонила. Мне очень хотелось позвонить. Ты ведь это знаешь, правда? Я бы тебе каждый день звонила, если бы могла. Я так тебя люблю. Скучаю без тебя. Скучаю до самой луны. До Юпитера. — Она показывает мизинец. — Помнишь нашу игру?

Гарриет смотрит на нее пустым взглядом. Фрида вытирает глаза.

— Помнишь, как я тебе обещала луну и звезды? Я люблю тебя галактически. А потом мы цепляли мизинчик за мизинчик.

— Гала-титиски, — с трудом выговаривает Гарриет.

— Правильно, детка. А кто я?

Они в течение нескольких минут пытаются найти правильный ответ. Фрида не пузырь. Она не яблоко. Она не папочка. Она не Сью-Сью.

— Я мамочка. Я твоя мамочка.

— Хорошо, — говорит Гарриет.

Они разговаривают двадцать минут в промежутке между двумя явками — дольше Гарриет спокойно не усидеть, — пробегая по событиям двух последних месяцев. На день рождения к ней придут гости. У них будет пиньята. Сюзанна испечет пирог. Они купили Гарриет беговел. Они в списке ожидания в вальдорфский детский садик в Джермантауне и в садик Монтессори в Сентер-Сити.