Школьные годы

Въ эпоху предшествовавшую возстанію, кіевскій университетъ былъ изъ самыхъ многолюдныхъ. Число студентовъ значительно переходило за тысячу, тогда какъ посл возстанія сразу сократилось до 400 съ чмъ то. Это даетъ понятіе, какъ велико было число поляковъ. Польскій языкъ преобладалъ. Не смотря на русское преподаваніе и русское управленіе, поляки держали себя въ положеніи господствующей національности и, надо прибавить, что такое положеніе опиралось не на одномъ только численномъ преобладаніи. Юго-западный край въ то время былъ чисто польскій край. Польское дворянство, богатое, образованное, сплоченное въ солидарную массу, владло двумя третями поземельной собственности, дававшей отличный доходъ, и съ помощью крпостного права держало въ безусловной зависимости коренное русское населеніе. Здсь, на благодатной почв Украйны, отношенія помщиковъ къ крестьянамъ издавна приняли чисто феодальный характеръ. Поляки были завоеватели, утвердившіе свое господство посл продолжительной кровавой борьбы. Отъ Хмельницкаго до гайдамачины, край былъ постоянно заливаемъ кровью, и когда наконецъ русская національность, истощенная, истерзанная, изврившаяся, отказалась отъ дальнйшихъ безплодныхъ попытокъ освобожденія – польское шляхетство налегло на нее съ надругательствомъ, съ мстительнымъ чувствомъ врага, у котораго еще болятъ раны, нанесенныя поверженнымъ нын во прахъ противникомъ. Разность не только племенная и сословная, но и вроисповдная, кровавые призраки крестьянскихъ и казацкихъ возстаній, необходимость пользоваться евреями, какъ посредствующей связью между шляхтой и народомъ – все это до такой степени обостряло отношенія между помщиками и крестьянами, что здсь крпостное право получило характеръ, какого оно не имло нигд боле, не только на Руси, но и въ Западной Европ. Помщики были не только собственниками земли и хлоповъ, они были политической силой, стоявшей военнымъ лагеремъ въ завоеванной стран, дйствовавшей не только во имя своихъ частныхъ, экономическихъ интересовъ, но и во имя идеи польскаго господства. Понятно, что изъ сферы крпостного права эти воззрнія и отношенія переносились вообще на все русское населеніе края. На чиновниковъ, изъ которыхъ только и состоялъ русскій городской элементъ, поляки смотрли презрительно. Льстя мстнымъ административнымъ іерархамъ, они въ то же время считали себя людьми лучшаго общества, представителями аристократическаго начала, европеизма, культуры. Хуже всего при этомъ было то, что многія лица высшей мстной администраціи раздляли тотъ же взглядъ, и по аристократической тенденціи считали себя ближе къ польскому магнату, чмъ къ русскому офицеру, или чиновнику. Эти администраторы, хотя бы ихъ гербы не восходили дале минувшаго царствованія, старались всячески показать, что только обязанности службы заставляютъ ихъ дйствовать въ такъ называемыхъ «русскихъ видахъ», но что ихъ личныя сочувствія, какъ людей «хорошаго общества», принадлежатъ польской аристократіи. Съ особенною ршительностью высказывались въ этомъ смысл административныя дамы, перенесшія съ собою на политическую почву юго-западнаго края кисейныя идеи петербургскаго или московскаго бомонда. Не трудно понять, какъ эти русскіе люди «хорошаго общества» питали польскую заносчивость и брезгливое отношеніе поляковъ ко всему русскому.

Въ сороковыхъ годахъ, Кіевъ сдлался главнымъ центромъ украйнофильства. Это была еще очень молодая, неорганизованная сила, выступившая не столько въ отпоръ польской иде, сколько во имя общихъ освободительныхъ началъ, общаго протеста противъ государственной централизаціи. Послднее значеніе опредлялось тмъ ясне, что русская власть относилась къ украйнофиламъ очень подозрительно и строго. Въ конц пятидесятыхъ годовъ, об идеи, польская и украйнофильская, стояли лицомъ другъ противъ друга, подъ общей опалой власти; послдняя считалась даже опальне, потому что была вполн демократическая, и не имла за собою сочувствія дамъ хорошаго общества. Въ виду уже сильно обнаруживавшагося политическаго броженія, взаимное отношеніе обихъ партій получало существенную важность. Еслибъ украйнофилы дали увлечь себя полякамъ, возстаніе разыгралось бы въ несравненно большихъ размрахъ, могло бы имть боле серьозный, во всякомъ случа боле кровавый исходъ. Первый, кто вполн понялъ истинное положеніе длъ въ кра, былъ человкъ посторонній, прізжій, одинаково мало знавшій какъ поляковъ, такъ и хохломановъ – Николай Ивановичъ Пироговъ.