Школьные годы

Не безъ сожалнія я долженъ сказать, что этимъ исчерпываются мои воспоминанія о профессорахъ, составлявшихъ дйствительное украшеніе историко-филологическаго факультета. Провинціальное положеніе университета было причиною, что пополненіе убыли въ наличномъ состав преподавателей совершалось весьма туго. П. В. Павловъ выбылъ когда я былъ еще на первомъ семестр, и затмъ до самаго окончанія курса и еще нсколько лтъ посл, каедра русской исторіи оставалась вакантною, не смотря на то, что именно въ Кіев, въ виду исключительныхъ условій края и политическихъ событій 1861-63 годовъ, каедра эта имла большее значеніе, чмъ гд либо. Шульгинъ тоже лтъ пять оставался незамщеннымъ, такъ что Ставровскій пребывалъ единственнымъ представителемъ исторической науки на факультет, имющемъ спеціальное историческое отдленіе. Университетъ, т. е. совтъ, вступалъ, сколько мн извстно, въ переговоры и съ Н. И. Костомаровымъ, и съ г. Иловайскимъ, и съ тмъ же Шульгинымъ, и еще съ кмъ-то, искалъ профессоровъ даже въ ндрахъ семинарій и духовныхъ академій, но все это ни къ чему не приводило. Разумется, кром провинціальнаго положенія университета и незавиднаго состава факультета, дйствовали тутъ еще и другія причины, и главнымъ образомъ интриги въ самомъ совт, гд представителями факультетскихъ интересовъ являлись такіе «дятели науки», какъ Ставровскій и А. И. Селинъ.

Послдній, съ переходомъ Н. X. Бунге на юридическій факультетъ, вошелъ въ большую роль, былъ избранъ деканомъ. Дйствительно, никто лучше его не могъ представлять своей особой историко-филологическій факультетъ въ томъ жалкомъ состояніи, въ какомъ онъ очутился съ 1863 года. Александръ Ивановичъ Селинъ преподавалъ исторію русской словесности. Онъ вышелъ изъ московскаго университета, откуда вмст съ сомнительнымъ запасомъ учености вынесъ только благоговйное поклоненіе Шевыреву и нкоторые смутные отголоски славянофильства. Личность совершенно бездарная, онъ хотлъ блистать краснорчіемъ и стяжать популярность среди студентовъ. Краснобайство его дйствительно не знало мры. Онъ сидлъ совершеннымъ шутомъ на каедр, кривлялся, скалилъ зубы, кидалъ нецензурные намеки псевдолиберальнаго свойства, закатывалъ глаза – однимъ словомъ изображалъ актера, срывающаго рукоплесканія съ александринскихъ верховъ. По содержанію, лекціи его были до невроятности скудны и жалки. Въ древнемъ період онъ придерживался буквально Шевырева, и это еще было сносно – по крайней мр студенты знали какъ готовиться къ экзамену. Но съ новой русской литературой онъ творилъ нчто невроятное. Вся фактическая часть отбрасывалась всторону, съ каедры лилась разнузданная болтовня о Малороссіи, о Польш, о Мицкевич, о Погодин, декламировались стихи Хомякова, прочитывалась зачмъ-то «Небожественная комедія» Красинскаго, переведенная блыми стихами самимъ профессоромъ. Огромное значеніе, придаваемое Селинымъ этому мистическому созданію польскаго поэта, объяснялось впрочемъ желаніемъ привлечь въ свою аудиторію поляковъ, составлявшихъ большинство въ университет. И дйствительно, студенты ломились въ огромную аудиторію Александра Ивановича, воображавшаго, что онъ устроиваетъ примиреніе съ поляками. Въ то время, т. е. передъ 1863 годомъ, поляки въ юго-западномъ кра дйствительно много говорили о примиреніи, о союз польской и русской (т. е. украйнофильской) молодежи. При общемъ настроеніи тогдашняго студенчества, при замтномъ развитіи украйнофильскихъ тенденцій, такой союзъ, хотя бы и временный, могъ бы повлечь для университета важныя и прискорбныя послдствія. Но предшествовавшая дятельность попечителя округа, Н. И. Пирогова, имла между прочимъ то значеніе, что студенты-малороссы поняли глубокое различіе между видами польской и украйнофильской партій, и держались чрезвычайно недоврчиво.