Школьные годы

Тмъ, однако, еще не кончились мои состязанія съ Ставровскимъ. Въ виду только что утвержденнаго новаго устава, я предположилъ тотчасъ по окончаніи курса искать приватъ-доцентуры. Надо было подать pro venia legendi. Шульгинъ, продолжавшій изъ своего уединенія интересоваться университетскими длами, посовтовалъ мн, не затвая ничего новаго, представить просто кандидатское сочиненіе, благо оно было напечатано. Я послушался, хоть работа эта казалась мн мало достойною. Она представляла, во всякомъ случа, двоякую выгоду – была готова, и притомъ относилась къ эпох, которою я наиболе занимался, слдовательно защита на диспут представлялась мн дломъ обезпеченнымъ. Ставровскій, назначенный въ числ оппонентовъ, тмъ не мене заране торжествовалъ, разсказывалъ что у него приготовлено боле ста возраженій, что онъ истребитъ меня съ корнемъ. Въ результат вышелъ такой скандалъ, какого вроятно еще никогда не было ни на одномъ диспут. Чуть не весь городъ собрался въ университетскую залу. Ставровскій началъ напоминаніемъ, что университетъ носитъ имя «императорскаго», и что поэтому защищаемыя въ немъ диссертаціи обязаны быть безукоризнены. Неожиданное предисловіе это сразу озадачило публику… Затмъ почтенный оппонентъ мой развернулъ тетрадь съ общанными въ числ боле 100 возраженіями. Но, Боже мой, что это были за возраженія! Напримръ, прочитываетъ онъ изъ цитируемой мною книги нмецкую фразу и доказываетъ что я ее совсмъ не такъ перевелъ. Дйствительно, между нмецкой фразой и моей нтъ ничего общаго. Вс недоумваютъ, я самъ ничего не понимаю… Попечитель, покойный сенаторъ Витте, предполагаетъ что у насъ были разныя изданія нмецкой книги; беретъ ее у Ставровскаго, беретъ у меня – оказывается совершенно одно и то же. Тогда я прочитываю по-нмецки ту фразу на которую ссылаюсь – переводъ выходитъ совершенно вренъ. Вся штука въ томъ, что Ставровскій взялъ на указанной мною страниц нмецкаго автора первую попавшуюся ему фразу, и вообразилъ, что это именно та фраза, которую я цитирую въ русскомъ перевод. По зал пробгаетъ сдержанный хохотъ, Ставровскій быстро переворачиваетъ листокъ и читаетъ дальше. Праздничное настроеніе публики все ростетъ, диспутъ принимаетъ характеръ совершенно несвойственный академическому торжеству. Наконецъ Ставровскій догадывается, что надо бросить свою тетрадку, и уступаетъ очередь второму оппоненту.

А въ конц концовъ, боле чмъ благополучный исходъ диспута ни къ чему не привелъ. Я читалъ лекціи всего одинъ семестръ. По новому уставу, политическая экономія отнесена была къ курсу юридическихъ наукъ, и такимъ образомъ Н. X. Бунге выбылъ изъ нашего факультета. Съ этой перемной факультетъ можно сказать разсыпался, поступивъ въ полную власть Селина и Ставровскаго. Мн за мои лекціи не назначили никакого вознагражденія, не признали ихъ обязательными для студентовъ и отвели для нихъ такой часъ, когда вс стремятся обдать. Со всми этими условіями я помирился бы, потому что аудиторія моя все-таки была полна, но вопросъ для меня заключался въ томъ – какимъ же образомъ я буду держать магистерскій экзаменъ при такомъ состав факультета? Очевидно судьба моя совершенно была въ рукахъ Ставровскаго. хать въ другой университетскій городъ мн не хотлось, да и ученая служба, при ближайшемъ знакомств съ мстнымъ профессорскимъ персоналомъ, перестала мн нравиться – и я принялъ приглашеніе генералъ-губернатора Анненкова раздлить съ Шульгинымъ труды по редакціи «Кіевлянина».

Съ этими воспоминаніями я однако зашелъ слишкомъ впередъ. Мн надо снова возвратиться къ первымъ годамъ моего студенчества, чтобъ сказать о третьемъ профессор-историк, П. В. Павлов.