Школьные годы

Ршительно не могу припомнить, какъ мы держали экзаменъ изъ «теоріи исторіи». Сдается мн, что факультетъ вовсе уволилъ насъ ютъ этой непосильной задачи. Зато очень хорошо помню, что оставшись по выход Шульгина единственнымъ представителемъ всеобщей, а по выход П. В. Павлова, также и русской исторіи въ университет, Ставровскій задавалъ для семестральныхъ сочиненій очень удивительныя тэмы. Къ сожалнію, не могу привести ихъ здсь въ точности, но знаю, что когда я разъ въ шутку сказалъ товарищамъ, будто Ставровскій задалъ сочиненіе: «о польз Европы» – никто не подумалъ, что я говорю въ шутку.

Такъ какъ я былъ рекомендованъ совту Шульгинымъ, то нерасположеніе Ставровскаго въ послднему перенеслось и на меня, и я очень хорошо понималъ, что на окончательныхъ экзаменахъ онъ не будетъ ко мн снисходителенъ. Можетъ быть имъ руководило и другое соображеніе, чисто практическаго свойства: онъ дослуживалъ срокъ и долженъ былъ баллотироваться на добавочное пятилтіе. Если бы въ тому времени явился кандидатъ на каедру всеобщей исторіи, шансы быть избраннымъ для него очень совратились бы; и напротивъ, при торжественномъ провал рекомендованнаго кандидата, факультетъ принужденъ былъ бы хлопотать объ оставленіи Ставровскаго на каедр. По этимъ причинамъ я не сомнвался, что мои экзамены по всеобщей и русской исторіи превратятся въ нкое состязаніе. Къ счастью, противникъ мой оказался изъ не очень сильныхъ. Древнюю исторію я сдалъ еще при Шульгин; изъ новой мн попался билетъ о Людовик святомъ. Разсказываю я чуть не съ полчаса – Ставровскій, не глядя на меня, только потираетъ переносицу. «Ну, а что-жъ вы самаго главнаго не разсказали до сихъ поръ?» вдругъ перебиваетъ онъ меня. Признаюсь, я сталъ втупикъ: кажется все ужъ сдалъ по порядку, и вдругъ отъ меня требуютъ самаго главнаго! – «А исторію Тристана забыли?» съ торжествующимъ видомъ разршилъ мое недоумніе Ставровскій. Я только переглянулся съ Н. X. Бунге, находившимся ассистентомъ на экзамен, и по язвительной улыбк на его лиц понялъ, что мн поставятъ кандидатскій балъ. Очевидно Тристанъ далъ холостой выстрлъ.

Съ русской исторіей дло вышло круче. Я не былъ ни на одной лекціи по этому предмету и ршительно не зналъ, что изъ него длалъ Ставровскій. Товарищи говорили, что он сильно напираетъ на археологію, что онъ самъ производилъ какія то раскопки подъ Кіевомъ и даже поднесъ однажды бывшему генералъ-губернатору Бибикову какой-то котелокъ съ древностями, сохранявшійся съ тхъ поръ въ университетскомъ музе и называемый студентами «Бибиковскимъ горшкомъ.» Все это мало меня успокоивало, тмъ боле что русской исторіей я занимался гораздо меньше чмъ всеобщей, и ужъ въ археологіи вовсе не былъ силенъ. А на экзамен, точно на смхъ, попадается мн билетъ: «культурное состояніе Руси въ удльномъ період». Ставровскій какъ увидалъ, такъ и повеселлъ… Ну, пришлось и о Бибиковскомъ горшк поговорить… Ассистентомъ, на бду, былъ профессоръ русской словесности Селинъ, на благоволеніе котораго я никакъ не могъ разсчитывать. Поставили они мн вдвоемъ 3 (высшій, кандидатскій балъ былъ 4). Помощью такой отмтки изъ главнаго предмета со мной было бы совсмъ покончено, потому что не получившій кандидатской степени разумется не могъ бы выступить претендентомъ на каедру – но факультетъ взглянулъ на дло иначе, и пригласилъ Ставровскаго переправить отмтку.