Школьные годы

Какъ профессоръ, Шульгинъ обладалъ огромными дарованіями. Не ршаюсь сказать, чтобъ онъ былъ глубокій ученый въ тсномъ смысл слова, но никто лучше его не могъ справиться съ громадною литературой предмета, никто лучше его не умлъ руководить молодыми людьми, приступающими къ спеціальнымъ занятіямъ по всеобщей исторіи. Критическія способности его изумляли меня. Въ мою бытность студентомъ, онъ читалъ, между прочимъ, библіографію древней исторіи. Эти лекціи могли назваться въ полномъ смысл образцовыми. Съ необычайною краткостью и ясностью, съ удивительной, чисто-художественной силою опредленій и характеристикъ, онъ знакомилъ слушателей со всей литературой предмета, давая однимъ руководящую нить для ихъ занятій, другимъ восполняя недостатокъ ихъ собственной начитанности. Притомъ онъ въ замчательной мр обладалъ даромъ слова. Его рчь, серьозная, сильная, изящная, не лишенная художественныхъ оттнковъ, лилась съ замчательною легкостью, и ни въ одной аудиторіи я никогда не видлъ такого напряженнаго всеобщаго вниманія. Но въ особенности даръ слова Шульгина обнаружился на его публичныхъ чтеніяхъ по исторіи французской революціи. Возможность раздвинуть рамки предмета и высокій интересъ самаго предмета, при отсутствіи тхъ условій, которыя неизбжно вносятъ въ университетское преподаваніе нкоторую академическую сухость – все это позволило талантливому профессору довести свои чтенія, по содержанію и по форм, до такого блеска, что даже пестрая, на половину дамская, аудиторія не могла не испытывать артистическаго наслажденія.

Мои личныя отношенія къ покойному Виталію Яковлевичу были настолько близки и продолжительны, что я имлъ случай видть и оцнить его и какъ профессора, и какъ редактора «Кіевлянина», и какъ члена общества, и какъ человка въ его домашней обстановк. Везд онъ обнаруживалъ тотъ же серьозный и вмст блестящій умъ, тотъ же живой интересъ ко всему честному, человчному, то же открытое, горячо-бьющееся сердце, ту же неутомляющуюся потребность дятельности. Роль его какъ публициста, создавшаго первый въ Россіи серьозный провинціальный органъ, сразу поставленный на высоту отвчающую затруднительнымъ политическимъ обстоятельствамъ края – достаточно извстна; но она уже выходитъ изъ предловъ моихъ «школьныхъ лтъ», и я можетъ быть коснусь ея въ другой разъ и въ другомъ мст. Теперь, возвращаясь къ университетской дятельности Шульгина, я долженъ прибавить, что его преподаваніе отличалось одною весьма важною особенностью: онъ считалъ своею обязанностью помогать занятіямъ студентовъ не однимъ только чтеніемъ лекцій, но и непосредственнымъ руководствомъ тхъ изъ нихъ, которые избирали всеобщую исторію предметомъ своей спеціальности. У него у перваго явилась мысль устроить нчто въ род семинарія, на подобіе существующихъ въ нмецкихъ университетахъ и въ парижской Ecole Normale; эту мысль раздлялъ также Н. X. Бунге, которому и привелось осуществить ее на дл; Шульгинъ же, къ величайшей потер для университета, въ 1861 году вышелъ въ отставку. Тмъ не мене у себя дома, въ ограниченныхъ, конечно, размрахъ, онъ былъ настоящимъ руководителемъ историческаго семинарія, и его бесды, его совты, его всегдашняя готовность снабдить всякаго желающаго книгой изъ своей прекрасной библіотеки – безъ сомннія памятны всмъ моимъ товарищамъ. Виталій Яковлевичъ считалъ какъ бы своимъ нравственнымъ и служебнымъ долгомъ создать себ преемника изъ среды собственныхъ слушателей, и, дйствительно, покидая университетъ, имлъ возможность представить совту двухъ студентовъ, посвятившихъ себя спеціальнымъ занятіямъ по всеобщей исторіи.

Причины, побудившія Виталія Яковлевича рано оставить университетъ, заключались отчасти въ тяжелыхъ семейныхъ утратахъ, разстроившихъ его донельзя впечатлительную и привязчивую натуру, отчасти въ непріятностяхъ, сопровождавшихъ его профессорскую дятельность. Привлекая къ себ всхъ боле даровитыхъ членовъ университетской корпораціи, Шульгинъ не пользовался расположеніемъ другихъ сотоварищей, и не умлъ относиться къ этому обстоятельству съ достаточнымъ равнодушіемъ. Ему хотлось отдохнуть.