Въ почтенномъ персонал нашихъ преподавателей первое мсто занималъ Василій Ивановичъ Водовозовъ. Я пользовался его уроками только одинъ годъ, но могъ вполн оцнить и его дарованія, и его въ высшей степени достойную уваженія личность. Трудолюбивый, серьозный, искренно любящій свое дло, искренно убжденный, что на скромномъ пост учителя русской словесности ему возможно принести много несомннной пользы, онъ отдавался своимъ обязанностямъ если не съ увлеченіемъ, то съ горячимъ личнымъ интересомъ, который передавался ученикамъ. Характеръ его преподаванія былъ чисто практическій: мы писали сочиненія на заданныя тэмы, потомъ эти сочиненія раздлялись между нами для грамматическаго и критическаго разбора, такъ что мы должны были находить другъ у друга ошибки, неврныя или неудачно выраженныя мысли и т. д. Потомъ и сочиненія, и замчанія на нихъ, читались въ класс въ присутствіи учителя, который и являлся судьею авторскихъ пререканій, судьею неизмнно дльнымъ, строгимъ и безпристрастнымъ. Въ другіе часы мы занимались церковно-славянской грамматикой, чтеніемъ классическихъ произведеній русской и иностранной (въ поэтическихъ переводахъ) литературы, сопровождавшимся бесдами подъ руководствомъ Василія Ивановича и т. д. Въ трехъ старшихъ классахъ устраивались кром того литературные вечера, на которыхъ лучшіе воспитанники прочитывали въ присутствіи педагогическаго совта сочиненія боле значительнаго объема и лучше обработанныя, чмъ классныя упражненія. Благодаря такому характеру преподаванія, русская словесность была для насъ всхъ самымъ любимымъ предметомъ, и мы ждали урока Василія Ивановича, какъ праздника. Почтенный преподаватель былъ безъ сомннія душою всего учебнаго дла; онъ боле всхъ заставлялъ насъ понимать привлекательную сторону умственнаго труда, боле всхъ сдлалъ для нашего воспитанія. Правда, матеріалъ съ которымъ пришлось имть дло В. И. Водовозову, былъ очень благодарный. Отчасти вслдствіе нсколько исключительнаго положенія нашей гимназіи, въ которую принимались только дти изъ самаго образованнаго въ Россіи сословія, получавшія уже въ своихъ семействахъ боле или мене развитые культурные инстинкты, отчасти вслдствіе традицій заведенія, гд русская словесность всегда составляла какъ бы центръ преподаванія, отчасти наконецъ благодаря общимъ условіямъ и общему направленію времени – между нами, начиная съ самыхъ младшихъ классовъ, всегда находилось не мало очень умныхъ и даровитыхъ мальчиковъ, съ раннимъ и опредленнымъ расположеніемъ къ литературному труду, а еще боле такихъ, которые, не обнаруживая выдающагося личнаго дарованія, тмъ не мене до крайности любили все относящееся до литературы, и своимъ сочувствіемъ поддерживали боле даровитыхъ товарищей. Большинство изъ насъ не только училось въ исполненіе долга, но испытывало потребность сдлать нчто большее, заглянуть повыше казенной черти, войти въ живую связь съ тми, кто зналъ больше насъ, кто мыслилъ лучше насъ; существовало несомннно какое-то особое вяніе, сообщавшее нашимъ школьнымъ годамъ трудно-опредляемую привлекательность. Многіе между моими товарищами очень рано обнаружили серьозное литературное дарованіе. Изъ воспитанниковъ, съ которыми мн привелось особенно сблизиться, назову В. В. Крестовскаго, какъ пріобрвшаго впослдствіе наиболе громкое литературное имя. Онъ былъ на два класса старше меня, но одинаковые вкусы, одинаковая потребность искать чего-то за казенной чертой пансіоннаго воспитанія, а всего боле рдкія личныя свойства симпатичной натуры Крестовскаго, сблизили насъ такъ тсно, что завязавшаяся въ гимназическихъ стнахъ дружба осталась для насъ обоихъ одною изъ самыхъ серьозныхъ привязанностей. Романтикъ по природ, Крестовскій еще въ младшихъ классахъ отличался самыми рзкими антипатіями къ безобразіямъ нашего пансіонскаго быта и потребностью создать среди этого быта свою собственную жизнь; онъ еще мальчикомъ писалъ красивые, звучные стихи, и въ гимназической куртк волновался всми интересами, занимавшими тогдашнюю, еще очень тсную семью культурныхъ людей.
Несомннное поэтическое дарованіе обнаруживалъ другой мой товарищъ, Аполлонъ Кусковъ, братъ извстнаго впослдствіи поэта, переводчика Шескспира. Самъ онъ, кажется, никогда ничего не печаталъ; я рано потерялъ его изъ виду, и не знаю какія причины помшали развиться его таланту, общавшему очень много. Онъ прекрасно владлъ также карандашомъ и красками и несомннно могъ сдлать замтную артистическую карьеру. Извстно, впрочемъ, что никто такъ часто не обманываетъ ожиданій, какъ многообщающіе русскіе мальчики.