Я не могу не вспомнить здсь также одного изъ очень даровитыхъ моихъ товарищей, Куницкаго. Онъ умеръ кажется еще до окончанія курса гимназіи. Бойкій, дятельный, съ большимъ воображеніемъ и съ сатирическимъ, язвительнымъ складомъ ума, онъ весь былъ преданъ двумъ страстямъ – къ театру и ко всему французскому. Объ его способностяхъ можно судить по тому факту, что когда онъ былъ гимназистомъ третьяго и четвертаго класса, книгопродавецъ Вольфъ охотно покупалъ для изданія составляемыя имъ дтскія книги, преимущественно пьесы для дтскаго театра. Можетъ быть гимназистамъ и не слдуетъ сочинять книги, но во всякомъ случа фактъ этотъ, мн кажется, свидтельствуетъ не противъ заведенія, къ которому принадлежалъ Куницкій… Страсть его къ театру, и особенно къ французскому, не знала границъ. По средамъ или по четвергамъ – не помню какіе тогда были абонементные дни – онъ почти всегда ухитрялся непостижимыми путями отпроситься домой, и засдалъ въ Михайловскомъ театр, несмотря на строгость полицейскаго и педагогическаго надзора. Въ четвертомъ класс онъ былъ редакторомъ рукописнаго журнала, безконечно насъ интересовавшаго. Начальство знало о существованіи этого журнала, но находя его занимательнымъ даже для себя, смотрло сквозь пальцы…
При такомъ состав учениковъ, учителямъ, умвшимъ не вооружать насъ противъ себя, не трудно было вести свое дло. Не вс, конечно, обладали тми же способностями и такимъ же серьознымъ отношеніемъ къ своимъ обязанностямъ, какъ В. И. Водовозовъ; но замчательно, что у насъ учились хорошо даже у преподавателей, такъ сказать, «невозможныхъ» съ ныншней точки зрнія. Такъ было, напримръ, съ латинскимъ языкомъ. Преподаватель этого предмета, З-онъ, былъ удивительнйшій чудакъ. Недурной знатокъ своего предмета и человкъ подчасъ очень взыскательный, онъ съ этою взыскательностью соединялъ что-то безконечно распущенное и шутовское. У него была страсть къ скабрезнымъ анекдотамъ, и онъ требовалъ, чтобъ къ каждому уроку одинъ изъ воспитанниковъ приготовилъ такой анекдотъ, но непремнно имъ самимъ сочиненный, и остроумный. Какъ только войдетъ З-онъ въ классъ, одинъ изъ насъ тотчасъ выходитъ къ доск и начинаетъ разсказъ… Если анекдотъ недуренъ, З-онъ хохочетъ, мы тоже; если не понравится – скажетъ: «ну, это глупо» – и непремнно будетъ гораздо строже ставить балы. Казалось бы, такой учитель долженъ былъ имть самое разлагающее вліяніе. на мальчиковъ, а на поврку выходило, что изъ латинскаго языка большинство училось очень недурно, и притомъ я никогда ни отъ кого изъ товарищей не слыхалъ, чтобъ этотъ предметъ считался труднымъ.
Другой учитель, Л-онъ, старикъ, преподававшій географію, любилъ самъ разсказывать анекдоты, и по большей части не совсмъ приличные. Въ такихъ разсказахъ сплошь и рядомъ проходилъ цлый урокъ.
Въ 1855 году, съ моимъ отцомъ приключился ударъ. Чрезвычайно крпкій отъ природы, регулярный во всхъ своихъ привычкахъ, онъ разстроилъ здоровье чрезмрнымъ трудомъ. Посл удара отъ него потребовали не только оставленія службы, но и перезда въ теплый климатъ. По этой причин мы въ 1856 году перехали въ Кіевъ, и я перевелся въ кіевскую первую гимназію.
Три года, проведенные въ этомъ заведеніи, принадлежатъ къ самымъ скучнымъ годамъ моей жизни. Мн было очень трудно привыкнуть къ совершенно иному тону, царившему въ провинціальной гимназіи. По составу преподавателей она считалась лучшею въ округ, и въ этомъ отношеніи перемна была не особенно чувствительна. Но совсмъ другимъ характеромъ отличался составъ воспитанниковъ. На нихъ на всхъ лежала тусклая печать провинціальности, тотъ срый, подавляющій колоритъ обывательской ординарности, съ которымъ мн впервые приходилось знакомиться. Артистическая даровитость, отличавшая моихъ петербургскихъ товарищей, значительный уровень ихъ умственнаго развитія, ихъ раннее, можетъ быть даже слишкомъ преждевременное, знакомство съ интересами значительно высшаго порядка – ничего этого въ кіевской гимназіи я не встртилъ.