Шлюхи

усилий, ибо поминутно круглое лицо ее искажалось гримасами досады и даже злобы. Только

пока что противиться волеизъявлению Имярека Имярековича было бы просто неразумно, и дабы

очутиться на той площадке, где, по мнению Аллы, нынешний ее патрон мог бы являть собой

равнозначного противника – необходимо, стало быть, преодолеть еще кое-какие ступени. Потому-

то Алла Медная морщилась и кряхтела, тяжко вздыхала и поскрипывала зубами, но читала,

упорно читала.

«В нашем царстве, в нашем государстве жил-был царь. И было у него всякого богатства

немеренно: леса дремучие, пески сыпучие, реки кипучие, а сколько было в его государстве золотой

и серебряной казны – то никто не считал. А имел он против этого богатства иное сокровище: было

у царя двенадцать распрекрасных дочерей, красоты несказанной, неописанной и негаданной, а всех

лучше меньшая – Даша – такая разумница, такая красавица, что от женихов в доме продыху не

было. Что ни день, то король немецкий или богдыхан китайский являются, дары несут обильные –

отдай за меня дочь Дашу. Как-то сам Мистриосухус, король драконов из страны Мела, явился,

смарагдами да яхонтами все горницы засыпал,– за меня отдай дочь! Смеялся царь: «Окстись,

непутевый. Не сори каменьями самоцветными. Нешто кровинушка моя рептилии уготована! Не

пеняй понапрасну, я Дашино сердце неволить не стану».

Многих женихов царь ни с чем отпустил. Вот говорит дочери: «Пришло время, Даша, замуж

тебе идти. Немало принцев да королевичей за тобой убиваются. Говори, что по сердцу тебе: хочешь

платья парчовые носить, на розовых лепестках почивать – иди за Хуздазата, султана Османского;

66

желаешь в хрустальных чертогах жить, дивных жар-птиц из окна кормить зернами жемчужными –

князя индийского улыбкой порадуй». Отвечала ему дочь: «Будет слово твое отцовское – пойду хоть

за владыку Эфиопского. Только ни к чему мне палаты хрустальные. Для чего наряды

драгоценные? В русской скромности я тобою воспитана. Попусту меня не испытывай, знаю, что

мудрее ты своей хитрости. А люб сердцу моему Никита Кожемяка, за него мне замуж идти, коли

будет на то твое благословение».– «Кто таков? – царь удивляется.– Богат ли он, подобно другим

женихам? Какого он роду-племени?» Вновь хитро разумница улыбается: «Для тебя я все девчонка

неразумная. Что играешь ты со мной, точно с пеленашкою? Знаешь ты Никиту Кожемяку, потому

что про все в мире ты ведаешь. Знаешь ты, как и я, милый батюшка, не прельщен Никита глупой

роскошью; знаешь ты, что он русского племени».– «Коли так,– отец ей ответствует,– не снимаю я с

тебя волюшки, готовь платье себе ты венчальное».

Тот же вечер Никита под окно Дашино является, давай вызывать ее соловейским посвистом.

выглянула из окна Дашенька, как у зайчонка, сердечко запрыгало, будто впервинку Никиту

увидела. Говорит ей Никита Кожемяка: «Выходи скорей. Мне не видеть тебя никак нельзя, мне не

слышать тебя – мука смертная».– «Ведь тебе меня хорошо видать. Да и голос мой хорошо

слыхать»,– отвечает ему красна девица, а сама уж платок на головку накинула. «Выходи

скорей, – говорит Никита. – Я сказать хочу слово тихое».

Вышла Даша к своему мил-сердечному другу, сели они на скамью под калиною. Молчит Никита

Кожемяка, в землю уставился. Все ручищи свои мнет, а слова не вымолвит. Говорит тогда Даша

робким голосом: «Ты хотел мне сказать слово тихое?» Глянул Никита на нее – глаза выпучил: на

голове у Даши платок серебряный, а вкруг платка звезды светятся; да как гаркнет вдруг громким

голосом: «Иди замуж за меня или прочь гони». Даша концом платка улыбку прикрыла, говорит: «Ты

хотел сказать слово тихое, а ревешь, что медведь лесной. Никого кроме тебя в моем сердце нет.

Говори, воля твоя, с моим батюшкой». Стал тут Никита целовать ее щеки румяные. Даша от него

платком заслоняется. «Постыдись, мил-друг, ты не муж мне еще».

Решил Никита Кожемяка на другой же день против царских палат хоромины ставить. Взял

топоры да пилы, крикнул зычным голосом – и в минуту сбежались со всех сторон помощники.

Принялись топорами постукивать, живо работа кипит. Уж полдома готово, когда в полночь вышла к

нему Даша расспросить: «Что удумал? Зачем стучишь, спать не даешь?» – «Хочу здесь дом

поставить».– «Немало уж сделал ты. Ступай, Богу молись да спать ложись; утро вечера мудренее».

Пошел Никита спать, а Даша взошла на красное крыльцо, кликнула: «Батюшкины работнички,

матушкины заботнички! Подите сюда с топорами и долотами». Пришли работнички, за ночь дворец

достроили, да такой, что в год не насмотришься!

Поутру рано увидал тот дворец сам государь, удивился, кликнул дочь: «Кто поставил?»

«Никита Кожемяка». Велел царь представить Никиту пред свои светлые очи. Явился Никита, царь