Шлюхи

– Ах, ежик какой! Ну, скажем, почему бы нам не сделать вашего главного героя царем этой

самой Лупанарии? Или, допустим, процентщиков – строителями мостов и храмов? Как бы в шутку.

Вы понимаете, на что я намекаю? Думаю, эти ничтожные косметические штришки могли бы

позволить вам надеяться уже в этом году получить какую-нибудь международную премийку или

стипендийку.

– Теперь я понял нашу мысль досконально. До свидания,– Никита уходил.

– Но подождите, подождите же, – почти кричал ему вдогонку Имярек Имярекович, как-то

неестественно раздуваясь, а лицом уже смахивая на свеклу. – Но давайте хотя бы поменяем имена!

Не оборачиваясь, Никита шагал к выходу и потому не мог видеть (и слава Богу, а то бы он

точно помешался рассудком от жути зрелища), что главный редактор журнала раздулся до

размеров цеппелина и, темно-пунцовый, напоминает теперь более всего фантастических размеров

клопа.

Никита вышел из кабинета и захлопнул за собой дверь,– в тот же миг за его спиной грохнул

такой силы взрыв, что из всех окон редакции с разудалым звоном полетели стекла. Неизвестно

куда в тот момент подевались все многочисленные редакционные работники: то ли их взрывной

волной в окна повыбрасывало, то ли, умерив кондовое любопытство, они просто дали стрекача.

Но, когда через десять минут явилась милиция с толпой круглоротых зевак, в помещении редакции

79

оказался один Никита. Нигде не было ни души. Но всего больше ошарашил кабинет Имярека

Имярековича. Там тоже никого не оказалось, только по стенам медленно стекала густая желто-

коричневая жижа. Да еще в кабинете стоял такой запах сероводорода, что всяк вошедший тут же

выскакивал оттуда, отчаянно кашляя и плюясь.

Никита поспешил прочь. По улице плыл и, густея, клубился предвечерний осенний туман.

«Очень уж все это неправдоподобно,– пытался он как-то обмозговать произошедшее событиe.–

Такого в жизни не бывает». Да, не поспоришь: в жизни, во всяком случае в ее дневной модели,

подобные курьезы вряд ли вероятны. Но в сумеречном тумане все может случиться. Вероятно,

дефицит ясности и был причиной того, что ноги будто сами понесли Никиту туда, где, по его

мнению, эта ясность еще квартировала. Конечно же, под таким местом он разумел дом учителя.

Ой-йой, ну, что за пространства предлагаются нынче злополучному городскому жителю:

сплошные тебе квадраты. Квадраты домов, комнат, стен, столов, кроватей, телевизионных

экранов. А какую плотность имеет вся эта геометрия! Просто никакой тебе атмосферы, никакого

воздуха, пусть даже крашеного лукавцем-импрессионистом. Не взыщи, чахлый малахольный

горожанин, по Сеньке и шапка.

- Угу! Наш блудный фольклорный герой явился! – приветствовал Никиту учитель.– Ну как,

проснулся? Или все еще спишь?

- Да уже второй день… нормально… утром просыпаюсь. Теперь как будто заново живу.

– Второй день! Вот это прогресс! А, знаешь, ты вовремя проснулся.

В гостиной был выдвинут на середину стол, белоснежная льняная скатерть покрывала eгo. А

на скатерти уже успела расквартироваться колония разнообразных тарелок, мисок, соусников с

немудреными, но приятно сервированными кушаньями.

- У вас какой-то праздник? – заволновался Никита, боясь оказаться в роли незваного

гостя.

- Что-то вроде того.

В комнату вошла девушка со стопкой блюдец в руках. Точнее, с блюдцами в руках в комнату

она только входила, да запнулась, видать, о порожек, – так что, когда девушка в комнату вошла,

блюдца уже поменяли качество и приобрели форму осколков, весело белевших на дощатом

крашеном полу.

- Я сейчас подмету,– метнулась было назад девушка.

- Да постой ты, егоза, не суматошься. Дай, я тебе гостя представлю, – остановил ее учитель.

– Вот, знакомься, жрец русской словесности. Пытается моделировать реальность, но пока

неуклонно одолеваем фантомами сна. Никита Кожемяка. Почти легендарный герой.

- Очень приятно, – смущенно опустила ресницы девушка.– Даша.

И убежала за веником.

– Племянница. Вспомнила, вот – решила навестить, – добавил учитель. – Завтра назад

отбывает.

Ужин проходил в странной скованности. Даша когда-никогда словом обмолвится, из Никиты

это самое слово и клещами нельзя было бы вытянуть. Говорил Учитель одинешенек, оттого-то и

приходилось ему празднословить-растабарывать, шутейно витийствовать.

80

- А что, Никита, хватит тебе холостяковать. Бери за себя Дарью. Невеста она видная, всем

взяла. А какая работящая! Какая рукодельница!

- Ну что вы... Стыдно же!..– вспыхивала Даша.

- Ты помолчи,– осаживал ее скромный мятеж учитель,– молода еще дядю учить. Отец твой

сейчас далече, должен же кто-то судьбу твою устраивать. А Никита парень хороший. Если еще

сонная болезнь его вовсе оставит – цены тогда парню не сложить.

Хоть и сидел Никита молчальником, хоть и смотрел преимущественно в тарелку, не мог не