Шлюзы

В этом году никакой весны.
Утро. Темно. За границей
лоджии – снежно.
В эту ночь мне приснилась
ты. И шарф небрежно розовый —
тот же. И невыносимая нежность,
ошпаренная кипятком черного
чая. Чтобы горькое горче
жгло. На уровне горла —
чтобы молчать. Я скучаю.
Мне так повезло: с тобой
прочла по ладоням рук
расстояния иногородние.
Вчера в салат кольцевала лук,
а плачу – сегодня.

2003

«это как в сказке про сороку-ворону – двуличную суку…»

это как в сказке про сороку-ворону – двуличную суку,
которая этому дала и этому дала, а потом ушла,
обожгла до гжели уши, глаза и руки —
чтобы я лучше училась и все-таки поняла:

ревность делает слух острее, точнее глаз —
впредь никто не пройдет в этот кадр и в эти сны,
оставайся во мне, ведь никто не увидит нас,
даже я – потому что и нет никакого «мы».

не спрошу: кто же сыплет в пустое соленое море
сахар – две ложки, каким лабиринтом водит?
кто тебя гладит, влияет на ход истории?
кто в тебя входит и что говорит при входе?

кто на плечах тебе держит огромное небо,
чтобы не снились тетки с пустыми ведрами?
неужели не я, вероятно не я, ведь меня там не было,
значит, точно не я – тот, кого ты сжимаешь бедрами.

…а сорока-ворона кашу свою варила – из топора,
нелюбви и страхов,
и расхлебывать ее теперь абсолютно незачем,
этому дала, этому дала, и пошла на хер
совершенно будничным темным вечером

2010

«Вторая зима в Москве: колокольный звон…»

Вторая зима в Москве: колокольный звон;
проснулась под смех приветливых проводниц,
под хруст снегопада, греющего перрон,
под шепот заиндевелых крутых ресниц.

Я снова жива, мои пальцы картавят слог,
и сердце все также горит, превращаясь в пар.
Сквозь солнечный лепет и предвечерний смог
шагами японскими передвигаюсь в бар.

Вторая зима в Москве: целлофан огней,
оранжевый запах абхазский очищен, взвешен.
Этот декабрь сверну и отдам тебе
вместе с хронической, неоперабельной
нежностью.

Как хорошо глотать этот свежий снег,
как сладко щекочет горло махровый шарф.
Вторая зима в моей-немоей Москве
привычно не остудила мой злой пожар.

2009

«это после случается утро, полное запахов…»