Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

Слесарь Александр Шмонов вспотел, он печатал на пишущей машинке воззвание. Шмонов заносил над клавишами указательный палец правой руки и задумывался: «Дамы и господа! Прошу вас убе или уби?..» Непривичный к интеллектуальной деятельности указательный палец распух, Шмонов пробовал печатать указательным пальцем левой руки, но пару раз промахнувшись мимо клавиш, опять стал набивать текст правым. «…бивать руководителей СССР», – шепотом диктовал сам себе слесарь и заправлял в машинку еще одну пухлую партию листов бумаги, проложенных через копирку.

Напечатав четырнадцать листовок, Шмонов напильником затер литеры пишущей машинки, потом положил ее вместе с небольшой саперной лопатой в большую хозяйственную сумку и отвез в ближайший лесопарк. Стараясь не озираться, Шмонов сошел с асфальтированной тропы, продрался через непролазные кусты к заваленной строительным мусором полянке и достал лопату. «Только бы труп какой-нибудь не откопать, в нынешних свободных газетах писали про жутких маньяков, насилующих и убивающих женщин и мужчин в Ростовской области», – Шмонов бросил машинку в яму и закидал землей.

«Пусть думают, что он сломан», – Шмонов наложил на нос вату с бинтом и сверху заклеил лейкопластырем. Все четырнадцать листовок Шмонов расклеил вдоль трассы на Кутузовском проспекте. «Переносица у него, что ли, сломана?» – подумал президент Советского Союза, пронесшийся в черном бронированном ЗИЛе мимо Шмонова, но тут же о нем забывший. Остальные москвичи почти не обращали внимания на странного мужчину с ватным носом, они ни на кого не обращали внимания, шли себе и шли торопливой толпой. «Хорошо, что у столичных жителей от их многочисленности полностью атрофировалось любопытство, – подбадривал себя Шмонов, – в родном Колпино меня давно бы скрутили, ватный нос оторвали, в КГБ отвели – пролетариат с Ижорского завода бдительный!»

На листовки никто не отреагировал. Старший сержант Шаймарданов принялся было читать приклеенное к столбу плохопропечатанное воззвание, но отвлекся на отдавание чести пролетавшему мимо кортежу правительственных лимузинов.

«План Б», – решил Шмонов.

– А я потом за тебя отдежурю! – уговаривал Шаймарданов старшего сержанта Мыльникова. – Ко мне сестра из Уфы на 265-м поезде приезжает.

– Ну и что, что на 265-м, – хмурился Мыльников, – мне тоже надо с женой и туда и сюда, и в гости к маме, ее, блин, маме…

– Во! Андрюха, – ткнул пальцем в сослуживца Шаймарданов, – у тебя жена есть, а у меня нет! Сестра обещала с подругой приехать, у нее имя красивое – Любовь! А фамилия редкая – Лесопосадкина! Вдруг чего выгорит: в кино сходим, с родителями познакомлю, сначала комната, потом квартира, может быть, даже не за МКАДом, подержанная иномарка из Германии, садовый участок в сторону Калуги или Ярославля, дети, кружки, секции, сын – в институт, дочь – в консерваторию!

– Ну ладно… – с опаской посмотрел на сослуживца Мыльников, – скажу жене, что теща на Новый год переносится.

«Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись, пришивая, но он одолел – и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все-таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно», – ну и скучища, зевнула Лайма Шарунас, придумал же отец наказание за поездку в Москву с Ромкой Жуковым – того мамаша вообще ремнем, как маленького, выпорола! – все «Преступление и наказание» прочесть и пересказать своими словами!

Шмонов к своему толстому летнему пальто пришил изнутри длиннющий карман на лямках. В карман как раз входила немецкая двустволка шестнадцатого калибра – девятьсот рублей отдал! – с аккуратно отпиленным прикладом. Дополнительно, чтобы нельзя было прощупать при осмотре, Шмонов обернул ружье резиновым ковриком, потом все обмотал медицинским бинтом, мол, аппендикс только что вырезали! Металлоискатель Шмонов решил обмануть по-простому: смастерил плакат и прикрутил его к железной трубе, если остановят – труба звенит!

С девяти утра пытался Шмонов пройти на Красную площадь, только через три часа ему удалось пристроиться к колонне Бауманского района.

– У-у! Коммуняки! – Валерия Ильинична прочитала на плакате Шмонова «Крепись, государство!», пихнула его в обмотанную резиновым ковриком двустволку и прошла мимо, повыше поднимая свой плакат «Ленина из Мавзолея! Остальных под суд!»

«Так можно себе в ногу выстрелить!» – испугался Шмонов и мысленно пожелал Валерии Ильиничне долгих лет жизни.