Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

– Не отставай, товарищ! Мы тоже сейчас сорок первые москвичи, как пирожки печем, тойоты с мерседесами скоро за пояс заткнем! – одобрил плакат передовик производства завода АЗЛК Многолетов и крякнул, сдвигая чуть в сторону сидящего на шее сынишку: – Ну и потяжелел ты, Витек, с прошлого года!

В 11 часов 10 минут Горбачев подавил зевок и помахал демонстрантам рукой: «Ничего, недолго осталось, ноябрьская демонстрация поспокойнее будет, чем майская! Где я этого странного человека видел, который отстал от колонны и что-то там со своим дурацким пальто делает?»

Антонина помахала Горбачеву в ответ белой от муки ладошкой – она лепила пельмени к празднику.

Старший сержант Мыльников, пройдя с демонстрантами несколько метров, встал напротив мавзолея. «Что за непорядок! – нахмурился Мыльников. – Кто позволил участнику колонны сбавить шаг?! Вот идиот! Вообще остановился!»

Шмонов распахнул пальто, выхватил ружье и прицелился Горбачеву в лоб. До мавзолея было сорок семь метров, в правом стволе был патрон с пулей «Полева» убойной дальности в 1060 метров, в левом – патрон с пулей «Спутник» убойной дальности в 915 метров.

«Что это за две черные дырочки прямо в мою голову?!» – не успел испугаться президент СССР.

Мыльников схватился за стволы немецкой двустволки и дернул ее вверх, первый выстрел ушел в небо, Мыльников дернул двустволку вниз, второй выстрел ушел в брусчатку.

– Убили! – грохнулась в обморок Антонина.

На Шмонова набросились офицеры КГБ, схватили его за руки и ноги, подняли над своими головами и быстро потащили с Красной площади.

– Папа! – крикнул Многолетову сын Витя. – Там какого-то дядю выше меня подняли и к дедушке Ленину в мавзолей понесли!

– Не болтай чушь, сынок, двоим в мавзолее не место! Повернись и смотри вперед на храм Василия Блаженного, – шея Многолетова затекла, и он мечтал наконец сбросить родное чадо на землю.

– Не храм Василия Блаженного, а Собор Покрова Пресвятой Богородицы на Рву! – зыркнула на Многолетова Валерия Ильинична. – У-у, гегемоны! Понаехали в столицу, а книжки кто читать будет?!

«Как же я не видал прежде этого высокого неба?» – поразился Шмонов и отчего-то вспомнил Сергея Бондарчука, пьющего без закуски третий стакан фашистского шнапса.

«Меня никогда на руках не носили…» – неожиданно и одновременно нахмурились стоящие на трибуне мавзолея Анатолий Лукьянов, Борис Ельцин и Гавриил Попов.

– Да никого не убили, Тоня! – Костя набрал в рот воды и прыснул на жену. – Вон твой Михсергеич стоит живее всех живых на могиле Ленина! Даже не бледный, ошарашенный только немного…

Уже в 11.30 всех милиционеров Москвы перевели на круглосуточное дежурство. Освободили от него только старшего сержанта Андрея Мыльникова.

– Теперь тебе, Андрюха, наверное, героя дадут… – вздыхал Шаймарданов, принимая вахту от напарника. – А Любовь Лесопосадкина, как приехала, как увидела мои билеты в кино, так сразу ушла к налоговикам в двести четырнадцатую комнату, до сих пор не вернулась…

«За проявленную отвагу, – рокотал Игорь Кириллов в программе «Время», – старший сержант Мыльников представлен к ордену «За личное мужество» и к пригласительному билету на концерт в День милиции 10 ноября!»

Глава одиннадцатая Сумрачная зона

20 ноября

Чикатило отложил «Известия». «Шмонов, Шмонов… – Чикатило вдруг вспомнил восемьдесят седьмой год, сентябрь, командировку в Ленинград, как в буфете Финляндского вокзала подсел к худенькому, плохо одетому пареньку и стал тому рассказывать про дачу в Лемболово и как за соседним столиком раздалось: Шмонов, хватит антисоветчиной заниматься!» Чикатило тогда еще оглянулся, чтобы пошутить, что Шмонова шмонать не надо, но Шмонов на него так посмотрел, что Чикатило сразу понял, такой за идею стрельнет и не задумается! А потом все как обычно: электричка, станция, лес, тропинка, шпагат, нож, оргазм, худенького паренька засыпал землей.

Чикатило взял трехлитровую стеклянную банку и пошел за пивом.

– Половину одного литра «Жигулевского», пожалуйста! – Чикатило протянул двадцать две копейки.

Очередь хохотнула, продавщица взяла полулитровую кружку, налила в нее пиво и презрительно выплеснула на дно банки.

– Странный дядечка… – напряженно посмотрели куда-то вдаль опера.

– Будем брать! – принял решение старший опер Колесников.

Авоська с банкой чуть не соскользнула с указательного пальца Чикатилы на щербатый асфальт, две пары крепких рук взяли его локти в профессиональный захват. Двенадцать лет промелькнули перед глазами Чикатилы как одно мгновение.

Первой была девятилетняя девочка, потом проститутки, первый мальчик, слабоумные подростки, мать и дочь одновременно…

Ростов, Шахты, Ташкент, Домодедово, Запорожье…

Мать десятилетнего мальчика показывала ему в электричке фотографию: «Уже год хожу по вагонам, по вокзалам, станциям, может, видели?» Конечно, видел, на кладбище закопал…