Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

– Развелась?! То есть он меня, наивную и неопытную, после бокала шампанского случайно пару раз задремавшую на его скрипучей панцирной кровати в коммуналке на пять соседей обрюхатил, а теперь ему свобода и счастливая жизнь?! Кукиш с маслом не желаете?! А вот насчет детдома надо было подумать! В общем, пойдешь и, как миленькая, подаришь шоколадное сердце этому придурку-стоматологу с малосемейкой в Цыганских дворах! – поставила точку Ольга Львовна.

* * *

– Подождите! – крикнул Лева, взбегая по ступенькам.

Антонина подставила колено, двери лифта, плотно прижавшись к женской плоти, тут же автоматически отпрянули назад.

– Привет! Это ты? – обрадовался Лева и поздравил: – С праздником святого Валентина!

– Так ведь нет такого святого! – удивилась Антонина.

– Это у нас, малообразованных, нет, а на Западе – сколько угодно! Там все есть! Днем всех влюбленных называется! В этот день можно кому хочешь в любви признаться, и ничего тебе за это не будет! – Лева порылся в кармане, вытащил шоколадное сердечко в золотистой фольге с красной каемочкой. – Вот, подаришь своему самому любимому мужчине!

Антонина вдруг смутилась и покраснела. Лева недовольно крякнул:

– Радику, в смысле!

Лифт открылся и Леву с Антониной чуть не сшибли Люба Лесопосадкина и Люся Кренделькова:

– Вот они!

– Мы вовсе не они, – возразила Антонина, – мы просто в лифте поднялись, у нас этажи одинаковые!

Люба махнула в раздражении рукой, Люся, бурно жестикулируя, стала говорить:

– Да причем тут они, вы, то есть! Денис Любкин, в смысле Выдов, сегодня ночью прибежал к Любке почти совершенно трезвый, хотя ему в рейс только послезавтра, а сам весь бледный! А может, и красный! Люб, бледный или красный?

– Не знаю! – отрезала Лесопосадкина. – Угрожают ему!

Люся опять принялась за бурную жестикуляцию:

– В общем, то бледный, то красный! И взволнованный! А почему?!

– Почему? – повторила за Люсей Антонина.

– Почему, Люб? – повернулась к подруге Люся.

Но вместо Лесопосадкиной ответил взбежавший на девятый этаж Выдов:

– Потому что я следующий!

– Следующий за кем? – поинтересовался Лева.

– Вы что же!.. Ничего не знаете?! – Выдов никак не мог отдышаться. – Хомейни Салмана приговорил!

Антонина придвинулась к Люсе:

– Ты же говорила, что он трезвый!

Люся с укором посмотрела на Лесопосадкину, та неожиданно смутилась:

– Ну, показалось! Бывает же так: приходит к тебе мужчина как стеклышко, посидит, покурит, а потом выясняется, что он в дрыбаган!

Лева в предвкушении интересной беседы схватил Выдова за пуговицу:

– Вы про два миллиона восемьсот тысяч долларов, которые аятолла Рухолла Хомейни пообещал за голову индийского писателя Салмана Рушди?

– Про них, родимых! – отдышался Выдов. – Про два миллиона! И восемьсот тысяч!

– Вы тоже написали чего-нибудь сатанинское?! – восторженно спросил Лева.

– Бери выше! – вздохнул полной грудью Выдов. – Про мировой заговор!

Антонина равнодушно пожала плечами и шагнула к своей двери:

– В моей квартире все равно нельзя прятаться, я уже говорила, что у меня Радик маленький и, вообще, личная жизнь!

– Поэму написал про Ротшильдов! Как они нас, простой народ, за наши же личные ниточки дергают! – выдохнул Выдов.

– Какая личная жизнь?! – одновременно подняли брови Люся Кренделькова и Люба Лесопосадкина.

– Ну!.. – разочарованно отпустил пуговицу Выдова Лева Сидоров.

– А вот такая! – скрылась за своей дверью Антонина.

– Зря вы испугались! За такие поэмы голов не снимают, щелбаны разве что дают, – прошмыгнул за свою дверь Лева.

– Ить! – замахнулся вслед Леве шоферским кулаком Выдов.

– Тихоня! – возмутились личной жизнью Антонины Люба и Люся.

Все трое сели в лифт и тут же сговорились скоротать Валентинов день за игрой в дурачка под сладкую вишневую настойку у Соньки Ивановой в библиотечном закутке между стеллажами.

Глава третья И в пульсации вен

Перемен!

24 февраля

Накануне в мужской праздник Советской армии и Военно-морского флота Антонина подарила Мазаеву танк. У танка была похожая на картошку башня, из башни торчала длинной макарониной пушка и пуляла пузатыми, красными, как помидоры, снарядами, на башне стоял огромный пулемет «Максим» и стрелял желтыми кривыми очередями. Гусеницы у танка отсутствовали, но зато было множество колес разных диаметров. На танке красовалась надпись из печатных букв: «Дяде Косте от Радика и Тони».

– Это тебе! – Антонина протянула Мазаеву ватман с Люсиной стенгазетой с одной стороны и танком с другой. – Весь день с Радиком рисовали!

Мазаев искренне умилился танку, погладил по голове Радика и поцеловал в щечку Антонину. Радик взбрыкнул, Антонина радостно хихикнула.

– А это вам! – Мазаев протянул Антонине завернутый в свежую, еще пахнущую типографской краской «Вечернюю Уфу» торт, – мой любимый «Степка-растрепка», мама пекла!

– Дай! – потребовал Радик.

– Пока борщ не поешь, не получишь! – осадила защитника Отечества мать.

– Дай! – упорствовал защитник и пытался вырвать клок печатного слова из «Вечерней Уфы».

– На! – сказал Радику Мазаев и вынул из внутреннего кармана красный пластмассовый пистолет.

Радик обомлел от счастья.

* * *