Шок новизны

Антонио Сант’Элиа. Новый город. 1914. Бумага, чернила, цветные мелки. 52,5×51,5 см. Городской музей Комо

Антонио Сант’Элиа. Вокзал и аэропорт с фуникулерами. 1914. Бумага, чернила, цветные мелки. 50,7×40,8 см. Городской музей Комо

Футуристский город – или la città nuova, что звучит неуловимо по-дантовски, – был огромным преимуществом футуризма. В старых зданиях могло бы поместиться сколь угодно много футуристских картин и скульптур, но построить новый город, не разрушив старого, было решительно невозможно; футуристская архитектура должна была без колебаний взорвать заскорузлое старье, о чем так мечтал Маринетти. «Такой дом из цемента, стекла и стали, лишенный росписей и скульптурных украшений, единственная красота которого заключена в свойственных ему линиях и объемах, дом чрезвычайно безобразный по своей конструктивной простоте… должен быть воздвигнут на краю галдящей пропасти, именуемой улицей». При разработке деталей Сант’Элиа давал волю фантазии, как иллюстратор научной фантастики, и хотя в его рисунках la città nuova указано назначение изображенных зданий, это в первую очередь плоды воображения, а не практическая мысль. Если бы Сант’Элиа пережил войну (он погиб на Австрийском фронте в возрасте двадцати восьми лет), то вполне мог бы стать официальным архитектором Муссолини; Terza Roma в его исполнении вполне могла бы соперничать с проектом Пьячентини. Отдельные его рисунки удивительным образом предвосхищают приемы русского конструктивизма, так же как и его футуристическая любовь к мобильности: «Формирование нового идеала красоты, пусть еще в смутной эмбриональной форме, но прелесть которого начинают уже чувствовать даже массы. Мы утратили чувство монументальности, тяжеловесности, статичности, но зато обогатили свое восприятие вкусом к легкости, практичности, эфемерности и скорости». Его бумажная архитектура – то есть рисунки, из которых родились другие рисунки, – немало повлияла на облик бетонных небоскребов и многоуровневых развязок (последние происходят также из планов городов Леонардо да Винчи, сделанных в самом начале XVI века), которые в течение последующих сорока лет будут господствовать в популярных представлениях о будущем. Однако ни одного настоящего здания Сант’Элиа так и не построил.

Антонио Сант’Элиа. Эскиз здания (возможно, вокзала). 1913. Бумага, чернила, мелки. 28×21 см. Городской музей Комо

Антонио Сант’Элиа. Эскиз здания (возможно, театра). 1913. Бумага, чернила, черный мелок. 28,5×20,8 см. Городской музей Комо

В реальном мире очертания будущего сложились в Америке. Их можно было разглядеть в простейших формах промышленных построек: складов, доков и цилиндрических зерновых элеваторов. Однако сущность архитектурного – а не инженерного – модернизма родилась в Чикаго. В 1871 году деловой центр города выгорел дотла, но у города были все возможности возродиться, ведь он был товарной биржей и финансовым центром всего Среднего Запада. Сюда съехалось много архитекторов, и перед ними открылись примерно те же возможности, что и перед сэром Кристофером Реном после Великого лондонского пожара 1666 года. Чикаго представлял собой идеально чистый лист: здесь не было не только традиций и лоска, но и желания их иметь. Это был город грубиянов и скандалистов с главным урбанистическим принципом «захвати участок, отшей соседа». Была в нем «пьянящая дикость, ощущение, что здесь можно сделать большие вещи. Главным словом тогда было именно „большие“… Чикагцы были тогда самыми неотесанными, и дикими, и решительными мечтателями на земле». Так писал Салливен – по общему признанию, величайший застройщик Чикаго и один из предвестников модернистской архитектуры – не потому, что он «изобрел» несущий стальной каркас, а потому, что невероятно искусно наполнил его эстетическим и функциональным содержанием.