Шок новизны

В последнее время разговоры об архитектуре как инструменте доброй социальной инженерии несколько поутихли. Нам больше не рассказывают о геодезическом куполе, который обеспечит жильем миллионы людей на планете; в 60-х он был лейтмотивом утопической болтологии. Разнообразное «альтернативное» жилье, каким его некогда видели в журнале Whole Earth Catalogue[70], от Дроп-сити[71] до сделанных из вторсырья целлофановых юрт, больше не интересует никого, кроме горстки особо упертых ревнителей. Реализация крупных жилищных проектов Ричарда Бакминстера Фуллера, одна мысль о которых приводила некогда в ужас, теперь представляется маловероятной; в обозримом будущем мы не увидим парящего над Манхэттеном Тетра-города, рассчитанного на расселение миллиона человек в трехстах тысячах квартир, которые встроены в тетраэдр высотой более мили. Пока эти схемы не реализованы, нам остаются лишь руины утопии; и настоящий Пестум этих руин находится в Южной Америке.

В Западном полушарии с нуля, в полном соответствии со строго корбюзианской схемой модернистского утопического планирования, был построен только один город. В 50-е годы Бразилии потребовалась новая столица: по мнению тогдашнего президента страны, несколько нарциссического и очень обидчивого supremo по фамилии Кубичек[72], Бразилия должна была продемонстрировать миру свою экономическую мощь, явным образом «приоткрыв» свои внутренние области. Бюрократы ненавидят порты: они слишком открыты разнообразным влияниям, слишком многоязычны и трудно контролируемы – в портах слишком много жизни. Именно поэтому столицей Турции является Анкара, а не Стамбул; по той же причине Австралией управляют из Канберры, а не из Сиднея. В Бразилии уже был один из самых оживленных портов мира, Рио, – если какой-то город и можно назвать столицей по природе, то это он. Соответственно, Кубичек перенес месторасположение национального правительства примерно на 1200 километров вглубь континента, на богатое железной рудой плоскогорье, где никто не жил – да, в общем-то, и не хотел жить. Город спроектировали два наиболее одаренных южноамериканских последователя Ле Корбюзье, так или иначе вдохновленные идеями Законодателя Форм. Генеральным планированием занимался Лусио Коста, а основные официальные постройки спроектировал Оскар Нимейер. Бразилиа (а именно такое имя получила столица) должна была стать Городом Будущего – триумфом солнца, разума и автомобиля. Она должна была показать, на что способен интернациональный стиль, когда у него есть опора в виде безграничных денежных вливаний и национальной гордости.

В качестве основной идеи Нимейер и Коста выдвинули доморощенную пародию на Лучезарный город, La Ville Radieuse: все административные здания располагались на единой оси, ее пересекала основная транспортная артерия, вдоль которой, как по струнке, стояли на открытых опорах многоквартирные дома для рабочих. Пространство было четко и строго зонировано. Всему свое место. На чертежах и фотографиях все это смотрелось великолепно: Бразилиа стала самым фотогеничным Новым Городом на земле. Широкие проспекты, эффектный купол и чаша[73], башни и пруды, в которых отражалось все это великолепие, казалось, примирили утопию модернизма с официозом государственной архитектуры, достигнув таким образом цели, которую столетием раньше ставил перед собой стиль боз-ар. Пресса отозвалась о городе с восторгом: бразильские архитектурные критики не осмеливались ее критиковать, тогда как все остальные в большинстве своем так никогда и не удосужились ее осмотреть.

В реальности это место отнюдь не столь возвышенно. Бразилию отстроили – или как минимум официально открыли – в 1960 году, и ровно с этого момента она разваливается на куски с одного края, пока ее вяло достраивают с другого: это фасад, официозные трущобы с ржавеющим железом, рассыпающимся на мелкие кусочки бетоном и растрескавшимся облицовочным камнем, сооруженные по дешевке жадными подрядчиками и бюрократами-взяточниками. Это растянутый на многие километры пример того, что происходит, когда планирование осуществляется для воображаемого Будущего, а не для реальной жизни. В Будущем у каждого будет машина, поэтому машина, как и мечтал Ле Корбюзье, упразднит улицу. Буквальным осуществлением этой мечты стала Бразилиа, где километры и километры многополосных шоссе сочетаются с почти полным отсутствием пешеходных дорожек и тротуаров. Генеральный план этого города не считался с пешеходами, то есть с большинством, ведь владеет или пользуется машиной здесь лишь один человек из восьми, а общественный транспорт, как и во всей стране, совершенно никуда не годится. Основные магистрали пустуют почти весь день – за исключением часов пик, когда все машины города встают на некоторое время в пробку, а не владеющее собственным транспортом население пытается – в отсутствие подземных переходов и зебр – пересечь эти магистрали, чтобы добраться на работу.