Шоколадная вилла

Хотя по дороге домой Макс шутил, что в его случае святые заступники, причем впятером, решили, что пока не хотят его видеть на небесах в качестве нарушителя спокойствия, все же она переживала. Воспаление легких могло начаться очень быстро и представляло большую опасность.

В дверь постучали.

Хелена быстро повернулась. Кто это мог быть?

Макс находился в кровати, и она надеялась, что он лежит с горячей грелкой и таким же горячим чаем, а больше в этой гостинице она никого не знала. Может, что-то было нужно горничной?

Хелена подошла к двери и открыла ее.

Перед ней стоял Макс без пиджака, засучив рукава своей шерстяной рубашки.

– Что?.. – спросила Хелена, но он покачал головой и завел ее в комнату.

Дверь захлопнулась.

Одной рукой Макс приподнял ее лицо. Его глаза потемнели, когда он наклонился над ней и своими губами коснулся ее губ. Осторожно и бережно он исследовал нежную чувствительную кожу, сначала неуверенно, а затем с нарастающим вожделением.

– Макс, ты… – еще раз попыталась сказать Хелена, но он просто сделал «тс-с» и снова поцеловал ее.

Пульс Хелены участился.

Не переставая целовать, Макс медленно повел Хелену назад, пока она спиной не почувствовала стену у двери. Затем он на минуту остановился, тяжело дыша, опираясь рукой о стену возле ее головы.

Пристально глядя на нее, он начал пальцами другой руки обводить очертания ее лица, исследуя и предвкушая.

– У меня все хорошо, – пробормотал он. – Очень хорошо.

Она кивнула, в то время как его рука опускалась ниже. Его пальцы гладили ее шею, затем дошли до бретелек белой ночной рубашки из кружева и батиста и, лаская, сняли их с ее плеч. Легкая ткань с тихим шелестом упала на пол.

Она оказалась обнаженной, но при этом не ощущала себя оголенной. Одобрительный взгляд Макса окутал ее в тонкую пряжу из восхищения и уважения. Более того, она чувствовала себя защищенной и уверенной.

Их губы снова соприкоснулись, и Хелена начала отвечать на его соблазнительные поцелуи. Когда он одной рукой обхватил ее грудь, у нее по коже побежали мурашки.

Она вздохнула.

Неведомые ощущения прокладывали себе путь, охватывая их и показывая, как это, когда мужчина и женщина испытывают друг к другу страстное желание, наряду с расположением и пониманием. Любопытство и вожделение пробудились и позволили рукам самим отправиться в разведывательное путешествие. Тепло переросло в жар, чувственность – в опьянение, и когда он уложил ее в кровать и лег к ней, мир был предназначен лишь для них двоих. Пребывая в удивлении, она поддалась энергии и красоте их страсти.

Когда Хелена уже потом нежилась в его объятиях, она почувствовала благодарность. Они ощущали друг друга, это было наслаждение любовью, многократно описанное и воспетое, причина счастья от любви и причина душевной боли. Исток всего живого.

Она подняла голову и глянула на Макса. Он посмотрел на нее, накрутил на палец один из ее локонов и нежно прижал Хелену к себе, долго и нежно целуя. И у нее появилось такое чувство, что только сегодня, именно этой ночью, она стала женщиной. Прошлое окончательно отпало и освободило место для неопределенного, но многообещающего будущего.

Глава 37

Вилла Ротмана, на следующий день

Юдит смотрела на маленькую эмалевую табличку, которую Виктор положил ей в руку на прощание. Насколько же резкие слова противоречили этому жесту. Непостижимо.

Она изучала прекрасную работу – маленькую и филигранную фирменную табличку в миниатюре. Несмотря на печаль и ярость, она понимала, что Виктор хотел этим выразить: свое уважение к тому, что она делает на шоколадной фабрике, и к тому, что для нее значит эта работа.

Юдит нежно провела большим пальцем по цветной поверхности таблички, ей так хотелось надеяться, что она вобрала немного его тепла. С того момента, как Виктор в воскресенье широкими шагами прошел по коридору к флигелю для прислуги, чтобы покинуть дом через боковой вход, у нее в душе был ужасный холод.

Она не могла спать. И сегодня она была переутомлена, потому что день и ночь пыталась воспроизвести события того мрачного дня и понять, почему он так ее осудил. Даже не дал ей возможность все объяснить.

А затем ей еще предстояло вынести визит Альбрехта. Самодовольно и вычурно, как и обычно, он ухаживал за ней четверть часа. Иначе она не могла назвать те хвалебные оды, которые он воспевал ее достоинствам, последовательно нанизывая их как жемчуг на ожерелье. Если бы она не была в таком растерянном состоянии, то сразу бы выставила его за дверь. А так она молча слушала все это подхалимство, и он, вероятно, воспринял отсутствие сопротивления с ее стороны как знак изменения, переборщил с проявлением расположения к ней, что вызвало у Юдит новый приступ тошноты.