Шолохов: эстетика и мировоззрение

Как бы ни была ветха и худа его избенка, неохотно, с горем покидает он ее: там он родился и вырос, там жили и померли его родители, там он пировал на своей свадьбе и вкусил первые радости семейного счастья, там взрастил своих деток. Переселяясь на новоселье, он невольно оглядывается на всю свою прежнюю жизнь, проведенную на старом пепелище, и с грустью и трепетом вступает в новое жилье. Так ли будет он счастлив впредь? Будет ли по-прежнему милостива к нему судьба?» [18, 40].

В любви человека этой культуры к родному, близкому ему куску земли заложена великая идея непосредственно-практического овладения человеком окружающего его бытия, когда он находится с ним в определенной гармонии, когда ощущает себя частью природы.

Но в соотнесении мощной этнотрадиции русского искусства с земледельческим типом культуры кроется еще один, очень важный методологический момент, на который нам указывает Г. К. Щедрина: «Культура земледельческих народных масс в своей естественной обособленности наиболее целостно воссоздавала изначальное этническое ядро и сохраняла его глубинный смысл. Бесконечная множественность конкретных решений не противоречила устойчивости, инвариантности выявления этнического начала» [21, 42].

Каждому этносу свойственен свой тип мимесиса, который не исчезает, не растворяется в дальнейшем движении культуры данного народа. И говоря о развитии литературы и искусства на современном этапе, когда они давно находятся в фазе национального осуществления, мы не можем – если хотим приблизиться к точному пониманию сути этих художественных явлений – игнорировать их этнокультурный генотип. Подобный взгляд позволяет видеть в истории мировой литературы глубинные пересечения литературных традиций, эстетических концепций, иначе говоря, – ощущать глобальное единство человеческой культуры.

Подобный взгляд обнаруживает, скажем, «гомеровское начало» в эстетических явлениях, отстоящих от великого эллина более чем на 2,5 тысячи лет. Как замечательно формулирует этот феномен А. В. Михайлов применительно к Гоголю: «Гомеровское у Гоголя – это доверие к правде всего существующего как элемента целостного, органического бытия… Жизнь, народ – все это на переднем плане может сколько угодно дифференцироваться, быть ущербным, искаженным, извращенным, но все равно живо изначальное всеобъемлющее сознание правдивости, здоровости, цельности, святости самого бытия, самого народа» [22, 108].

Или же, заметим, одно из виднейших направлений мировой литературы ХХ века – латиноамериканский роман, представленный именами М. Льосы, Ж. Амаду, М. Астуриаса, А. Карпентьера, Г. Маркеса и других, во многом развивает идею коллективистски-родового жизнеустройства, выявления объединяющих общество начал, ярко выраженных в русском искусстве позапрошлого века. Не рискуя давать обобщенную характеристику этого совпадения, укажем на обстоятельство, присущее обоим литературным явлениям и связанное со схожестью определенных этнотрадиций. Это, прежде всего, обращение к мифологической, фольклорной основам художественного творчества.

Сущность этнотрадиции настаивает на осознании более широкого круга явлений культуры, чем просто сходные литературнохудожественные ряды. Национальное мироощущение, национальное чувство, национальная память, национальная образность, все эти компоненты обязаны быть учтены, интегрированы в силовом поле этнотрадиции. Шолохов, находясь на стрежне мощной художественной этнотрадиции русской культуры, углубляет ее русло, убыстряет ее течение. И подобно колоссальному природному явлению он не может не изменять окружающий его ландшафт, не находиться в круговороте с иными национальными литературами, иными культурами. Но такое воздействие связано в первую очередь с тем, что художник не изменяет главному смыслу своего творчества – воплощению психологии, сознания, социальных исканий, эстетических идеалов своего народа. Такова подлинная взаимосвязь народности и этнотрадиции в художественном мире Шолохова.

* * *

Шолохов выражает глубинные основы народного сознания, вплоть до воссоздания сохранившихся в этом сознании островков мифологического отношения к бытию. Народность писателя – это не просто выражение «народной точки зрения», но поглощение и переработка максимального количества уже осуществленных, состоявшихся точек зрения. Шолоховский герой – Григорий думает как раз об этом: «…Извечно не было в ней (в жизни – Е. К.) такой правды, под крылом которой мог бы посогреться всякий», и это святая истина. Но у Шолохова процесс выражения и сопоставления разнообразных мировоззрений и концепций жизни происходит на предельно широком человеческом материале.

Он дает возможность высказаться почти всем, без ограничивающих идеологических и мировоззренческих клише и предпочтений, героям. «Если у тебя есть своя правда, то выскажись, заяви о ней» – приглашает своих героев писатель. Такого количества разнообразных, подчас предельно противоположных определившихся позиций, точек зрения, философско-социальных концепций нет ни в одной другой книге русской литературы ХХ века.