Шолохов: эстетика и мировоззрение

Несмотря на, казалось бы, эстетическую архаичность, понятие народности у Шолохова является одним из ключевых. Скрепляющее мир Шолохова это начало именно и замешано на хоровом, соборном, симфоническом принципе, когда по самым существенным сторонам жизни высказывается максимальное количество человеческих голосов и сознаний. Но Шолохов мыслит не сознаниями, как, к примеру, Достоевский, но характерами, помещая вслед или рядом с героем его бытийность, укорененность в практической жизни, как основное характерологическое и мировоззренческое его качество.

Народность писателя не определяется общим признанием, широким распространением его образов, картин жизни, описаний природы, идей среди значительного числа читающей публики. Скажем, Достоевский никак не попадает в такое определение народности, но вместе с тем отказать автору «Записок из Мертвого Дома» в народности, это означает резко сузить внутреннее содержание данного понятия, которое связано не только с широким распространением идей художника среди читателей. С другой стороны, очевидно, что Достоевский не знаком так называемому «простому» читателю, не элитарному, какой нуждается в иных открытиях со стороны писателя, чтобы принять их и сделать своими.

Самый народный русский писатель – Пушкин для многих из истинных его почитателей из глубин народа был неизвестен в плане знакомства с его текстами, прочтением их, несмотря на усилия многих русских просветителей конца XIX века, стремившихся издавать именно для «низовой» читающей публики «истинно народных» писателей. Пушкин, конечно, попадал в это число. Но ведь не только за свои сказки любим и принимаем он народом.

Через Шолохова как раз понимаешь, что под «народом» необходимо мыслить ту часть этноса, которая несет, содержит в себе исторический смысл развития всего этнического целого. Эта идея развития и жизнестроительства не обязательно должна присутствовать в том народном слое, который близок к земле или станку, как требовалось в догматике советского периода. Это может быть священство и монашествующие, как в Древней Руси, сохранявшие в летописях и русское слово, и русский дух, выкладывавших кирпичиками летописей русскую историю; это может быть дворянство, как в начале XIX века; это может быть русское разночинство на рубеже веков; это, наконец, главный слой этноса на протяжении всей истории России – крестьянство, работающие на земле люди. Но общая черта, позволяющая описывать их, эти «слои» как «народосодержащее» начало, – это сохранение ими основных идей, мыслей, чувств целого этноса. Это и становится онтологической характеристикой «народовыражения» через данную часть этноса в определенное историческое время.

Пушкин, конечно, был принят т а к и м народом, как высшее выражение его художественного совершенства, как эстетический идеал, как воплощение нравственных ценностей (Достоевский и ценил у Пушкина прежде всего его Татьяну как воплощение этического идеала). В Пушкине справедливо было увидено концентрированное воплощение высших достоинств человеческого духа целой нации, способность выразить это в совершенной художественной форме. То есть такой писатель выступает как опередивший в своих творениях возможности развития – исторического, духовного, нравственного – всего народа.

Логически подчас объяснить это невозможно. Происходит национальное единение в таком именно восприятии творчества народного писателя чувств, настроений, мечтаний, идеалов многих и многих людей – н а р о д а.

Толстой очень точно писал о таком понимании народности в письме Н. Н. Страхову от 3 марта 1872 года: «Заметили ли вы в наше время в мире русской поэзии связь между двумя явлениями, находящимися между собой в обратном отношении: упадок поэтического творчества всякого рода – музыки, живописи, поэзии, и стремление к изучению русской народной поэзии всякого рода – музыки, живописи и поэзии. Мне кажется, что это даже не упадок, а смерть с залогом возрождения в народности. Последняя волна поэтическая – парабола была при Пушкине на высшей точке, потом Лермонтов, Гоголь, мы грешные, и ушла под землю. Другая линия пошла в изучение народа и выплывет, бог даст, а пушкинский период умер совсем, сошел на нет. Счастливы те, кто будет участвовать в выплывании» [23, 706]. Шолохов явился определенным ответом на эти мечтания Толстого. Не понятность (до примитивности), не употребление народных диалектов, не использование фольклорных элементов, не простота сюжета сделали этого художника народным. Шолохов крайне сложен, как мы сейчас понимаем, с точки зрения художественной организации текстов; его эстетика одна из самых непростых в литературе ХХ века. Но народным его делает предельно адекватное отражение судьбы и истории его народа (не разделяя его на «своих» и «чужих»), и одновременно ощущаемая «прогностичность» в помышлении о дальнейшем развитии нации.