Шолохов: эстетика и мировоззрение

Подвергая анализу «Донские рассказы» трудно не отметить один момент, свойственный эстетической организации почти всех произведений. Это принцип контраста, антитезы, проявляющийся и в композиции, сюжете произведений, и в противостоянии друг другу основных героев. Несомненно идущая от народнопоэтического творчества, от способа повествования в фольклоре, у Шолохова эта особенность образного мышления позволяет выяснить природу социально-психологических отношений в обществе в данный исторический момент. Отчетливее всего это выявляется через изображение действий персонажей, в сюжете.

Художественно-мировоззренческая структура «Донских рассказов» направлена на исследование переходного периода в жизни и сознании людей, на анализ движения героев от «нерефлектированного» существования к «рефлектированному» [10, 347-348]. Понятно, что в таком случае общий принцип контраста и антитезы приобретает существенный этико-философский оттенок, и изображение писателем полярности социальных (классовых, писали совсем еще недавно) сил в обществе предполагает прежде всего анализ нравственной природы этих сил.

Обратимся к сюжетам шолоховских рассказов. Точнее говоря, к сюжетам новелл – это уже устоявшийся термин в литературе о Шолохове. Вот – «Продкомиссар». Развитие действия начинается с первого же предложения:

«В округ приезжал областной продовольственный комиссар. Говорил, торопясь и дергая ехидными, выбритыми досиня губами… Ладонью чиркнул по острому щетинистому кадыку и зубы стиснул жестко… Головой, голо остриженной, кивнул и уехал» [7, 222].

Мы исключили прямую речь комиссара, но по резкому рисунку его движений мы вполне можем восстановить содержание, психологическое в том числе, его слов. Действие выступает не само по себе, но как бы в обрамлении характерных жестов и движений, человек определяется в полноте своего облика. Эпически спокойная фраза («приезжал», но не «приехал») сменяется взрывными глаголами, дополненными психологическими обстоятельствами действия. Оказывается, что не действие подводит человека к какому-то психологическому состоянию, но прежде этого действие изнутри психологизированно. Оно как бы осуществляет развитие сокрытых в человеке душевных движений. Этот фольклорный принцип психологизации действий героев Шолохов широко использует во всех своих произведениях, особенно ярко в «Тихом Доне».

На первый взгляд здесь много общего с пушкинской прозой. Но краткость и энергичность пушкинской прозаической строки обладает все же некоторыми существенными отличиями. Какими же? Вот пример, хорошо известный:

«Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом; прочие, в рассеянности, сидели перед пустыми своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нем участие» [11, 319].

Пушкинская проза эпически спокойнее, чем ранние рассказы Шолохова. Ее повествовательный динамизм основывается на равномерной передаче изображенных действий; это проза размышляющая, «быстрая» по собственному пушкинскому выражению. Знаток пушкинского прозаического наследия А. Лежнев замечал: «Пушкинская фраза характерна не только тем, что в ней много глагола, но и тем, что в ее глаголе много выразительности… Предел, – добавлял он, – к которому стремится фраза Пушкина, это существительное плюс глагол» [12, 33]. (Предел, к которому стремится шолоховская фраза в «Донских рассказах», это глагол плюс деепричастие, сказали бы мы). «Оглаголенные» компоненты повествования позднее найдут развитие и у зрелого Шолохова, наряду с богатейшей субъективно-лирической «гоголевской» струей.

Вернемся к рассказу «Продкомиссар». Его ритмическая резкость создается не только краткой рубленой фразой, но прежде всего за счет концентрированного драматического напряжения, присутствующего в каждом ритмическом периоде.

– «Телеграфные столбы, воробьиным скоком обежавшие весь округ, сказали: разверстка. По хуторам и станицам казаки-посевщики богатыми очкурами покрепче перетянули животы, решили разом и не задумавшись:

– Дарма хлеб отдавать?.. Не дадим…

На базах, на улицах, кому где приглянулось, ночушками повыбухали ямищи, пшеницу ядреную позарыли десятками, сотнями пудов. Всякий знает про соседа, где и как попрятал хлебишко.

Молчат» [7, 222].

В отличие от фольклора действие у Шолохова не только психологизируется в большей степени, но в самой направленности психологизации вырисовывается нравственно-философский каркас отношений людей к жизни и авторский «приговор» как героям, так и жизни. Основное действие опосредуется развернутой картиной дополнительных действий и наполняется скрытым движением, направленным вглубь героя. Но основой остается фольклорный принцип ориентации на передачу физического действия героя, положение его тела, воспроизведения его поступков.