Шолохов: эстетика и мировоззрение

Всякая схожая попытка у Гоголя, Герцена, Тургенева, Гончарова (Толстой и Достоевский здесь стоят особняком) по созданию «лишнего», «нового», «положительного» героя преобразовывалась в критику известного эгоизма, чрезмерной выделенности, оторванности «от корней» подобных персонажей. В той или иной форме данный дворянский герой-индивидуалист был «раздраконен» русскими литераторами именно что по гуманистическому разряду – из-за нехватки у него моральных ценностей, нравственной философии и т.п.

Его сменил в реальном развитии русской литературы XIX века в качестве ведущего герой из общественных низов, из промежутков между социальными стратами – разночинец, но обладавший известными персоналистическими преференциями. Но и здесь все было не так-то просто. Этот герой не нес в себе отчетливо выраженной силы позитивного индивидуализма и человеческой независимости, так что оказывался очень быстро несостоятельным в нравственном смысле.

Формирование идеологии гуманизма в европейском понимании в русской классической литературе происходит в творчестве Толстого и Достоевского. Причем, если у первого мы наблюдаем явление гуманизма в своем классическом виде, то у Достоевского – это уже и проявление оборотной стороны Ренессанса, утверждение индивидуальности при отрицании неких ее фундаментальных свойств. Это то, что А. Ф. Лосев называл «трагизмом позднего Возрождения».

У Достоевского мы видим неумение и невозможность русской художественной традиции справиться с нарастающими процессами преображения равновесного самого в себе человеческого существа (Толстой) в эгоистическую свою противоположность, он испытывает на нравственную прочность человеческую природу и не находит в ней ничего устойчивого в духовном смысле.

Как мы писали в своей книге «Достоевский против Толстого. Русская литература и судьба России», [Санкт-Петербург: изд-во «Алетейя», 2015] отрицание позитивного индивидуализма у Достоевского приводит его к показу целой череды героев, для которых понятие гуманизма и всякой гуманистической проявленности становится лишь поводом для эксперимента, нахождения низшей точки своего падения через процессы утверждения эгоизма и гедонистического персонализма.

Внутреннее противоречие русской культуры на рубеже веков (XIX и XX) заключалось как раз в этом соединении двух крайних подходов – с одной стороны, попадание в тренд сложившихся гуманистических ценностей, определившихся в западной культуре, а с другой, отчетливое понимание, что эти ценности неполноценны, опираются на ненадежную в моральном смысле природу человека, – от этого данное понимание окрашено изначальным русским скепсисом по отношению к гуманизму в целом.

Характерное это противоречие было почти социологически проиллюстрировано Толстым в «Воскресении» – различение дворянского и крестьянского (народного) гуманизма и доказательство невозможности их соединения, синтеза.

* * *

Русская культура после переворота 1917 года попала в ситуацию, когда она оказалась в сиротском положении на фоне отчетливо выраженной идеологической доктрины коммунизма. Парадокс заключается в том, что новая власть декларировала создание и развертывание в реальных исторических процессах гуманизма нового типа. Конечно, с точки зрения истории европейской культуры это выступало как культурно-историческое недоразумение, так как ни одного объективного основания, кроме демагогически идеологического, для понимания наследования, или напротив, противоборства с прежним типом гуманизма, не существовало.

Этот гуманизм декларировался именно как н о в ы й, замешанный на оригинальных (в контексте мировой и русской культуры) философских, психологических и культурно-сословных основаниях. Понятное дело, что вычленение связной логико-философской основы этого н о в о г о гуманизма применительно к литературе или же его культурно-психологическим особенностям может быть произведено, строго говоря, как некая реконструкция, и по обломкам (именно что обломкам) гуманистических косточек (в нашем случае, по особенностям текстов ряда советских писателей) постараться воссоздать весь его корпус.

Это задача непростая, несмотря на возможные апелляции к работам раннего К. Маркса, к работам Д. Лукача, где проглядывает известного рода философская новация применительно к пониманию гуманизма с опорой на исследование родового начала в человеке.

Стоит сразу и определенно заявить, что идея нового (не буржуазного) гуманизма в общественной практике и культуре советской России была профанирована самым откровенным и беспардонным образом. Она понималась прежде всего как беспощадность по отношению к представителям старого мира и к самому старому миру во всех его проявлениях. Даже такая декларативная позиция гуманизма как гуманность, включающая в себя представление о доброте, сочувствии, сентиментальности, была напрочь отвергнута идеологами «нового» гуманизма.