Шоншетта

Незнакомец все приближался и, наконец, вступил в полосу света, падавшего из окна. Сторожевые собаки на соседней ферме яростно залаяли, заслышав шум шагов.

Шоншетта вдруг нагнулась вперед, крепко схватившись руками за подоконник.

– Жан! – шепнула она, до глубины души взволнованная этим неожиданным появлением.

– Да, моя Шоншетта, – отчетливо прозвучал в тишине сдержанный голос. – Мне необходимо поговорить с вами. Впустите меня, умоляю вас!

– Подождите, – ответила молодая девушка, в своем радостном волнении забывая все на свете, кроме того, что ее мечта чудесным образом осуществилась и что любимый человек теперь здесь, подле нее.

В одну минуту она зажгла свечу, пройдя через спальню, спустилась вниз, отодвинула задвижку, и распахнула наружную дверь, совершенно забывая, что была в пеньюаре.

Жан покрыл поцелуями ее руку, которую она тихонько старалась освободить, чувствуя невольное смущение.

– О, как я люблю тебя, моя Шоншетта! – воскликнул Жан. – Наконец-то я вижу тебя! Как могу я теперь жаловаться на судьбу! Я люблю, люблю тебя!

Шоншетта с пылающим лицом отняла у него руку.

– Будьте благоразумны, Жан, – сказала она. – Какие известия? Папа согласился?

– Н-нет… к сожалению…

Шоншетта прислонилась к перилам лестницы, по которой они медленно поднимались, и простонала:

– О, Боже мой!

Жан взял ее за руку.

– Не отчаивайтесь, дорогая! Может быть, надежда еще не потеряна; я сейчас все расскажу вам.

Волшебное слово «надежда» придало Шоншетте силы, и она пошла дальше. На площадке она остановилась, краснея при мысли, что им придется пройти через ее спальню. Ей вдруг вспомнились слова одной из наставниц в Верноне, еще тогда поразивших ее: «Раз постель сделана, никто, даже ваш брат, не должен входить в вашу комнату».

– Дайте мне руку, Жан, и старайтесь не шуметь, – сказала Шоншетта и… потушила свечу. Доведя его до библиотеки, где еще горела лампа, она поспешно затворила дверь. – Вам холодно, – сказала она, заметив, что Жан очень бледен, – я сейчас затворю окно. Сама-то я ведь не замерзла.

Она поправила огонь, потом заставила Жана сесть ближе к камину, на диван. Он посадил ее рядом с собой.

– Ну – прошептала она дрожащим голосом, – теперь расскажите мне все!

Жан рассказал ей о своем последнем свидании с Дюкателем. Старик встретил его очень любезно и, узнав, что он приехал из Локневинэна, рассыпался в извинениях: он полагал, что Жан еще служит в морском министерстве и живет в Париже! И действительно письмо было адресовано в министерство. На вопрос Жана, может ли он надеяться получить благоприятный ответ, Дюкатель ответил уверением, что ему самому очень тяжело отказывать, но что важные причины, зависящие от семейных обстоятельств, принуждают его отложить пока мысль о замужестве Шоншетты.

– Значит, я могу надеяться, что впоследствии? – сказал Жан.

– О, девочка еще очень молода, и я вообще попрошу вас предоставить мне инициативу дальнейших действий, – ответил Дюкатель, поднимаясь в знак того, что аудиенция кончена.

И Жан должен был уйти.

– Тогда я подумал, – продолжал молодой человек, – что все кончено, хотя ваш отец, собственно говоря, и не отнял у меня последней надежды. Мне показалось, что я больше никогда не увижу вас, и я не рассуждая бросился в первый встретившийся мне фиакр, и помчался на железную дорогу. В Савиньи я конечно не нашел экипажа и пришел сюда пешком. Вы мне прощаете? – и он нежно привлек Шоншетту к себе.

Она со слезами прислонилась к его плечу и повторила:

– Прощаю ли я? Ах, я вам так благодарна! В этом не может быть ничего непозволительного: должны же мы проститься! И потом… я вполне верю вам; ведь я сама ничего не знаю; я полагаюсь на вас, вы убережете меня.

Жан страстно прижался губами к ее волосам. Взволнованные, ослабевшие от волнения, они в эти минуты думали, что не могут уже разлучиться, что умрут, если их лишат возможности сидеть, как сейчас, рука об руку, прислонясь друг к другу, взаимно чувствуя биение своих сердец.

– Как здоровье тети Марты? – спросила Шоншетта.

– Она здорова, – ответил Жан, – только беспокоится о нашей тетке, которая живет в Алжире, так как получила от нее дурные вести.

Снова наступило молчание; даже тогда, когда оба они пытались заговорить о посторонних предметах, они все время чувствовали, что их мысли полны только их любовью.

– Шоншетта! Моя Шоншетта! – прошептал Жан, – ах, как я люблю вас! И думать, что я говорю с вами, может быть, в последний раз! Ах, наша судьба жестока, несправедлива!

У Шоншетты вырвалось рыдание. Жан почувствовал, как все ее тонкое тело дрожит под складками пеньюара. Он отвернулся, страшась малейшей тени искушения.

Вдруг легкий треск в деревянной панели заставил их вздрогнуть.

– Мы здесь одни? – спросил Жан.

– О, конечно! – ответила Шоншетта, – Антуан и Катрина спят очень крепко, притом… вот что можно еще сделать!

Она встала и задвинула задвижки на обеих дверях. Жан с тревогой смотрел на нее; она спокойно вернулась к нему, даже не подозревая возможной опасности.

«Неужели я мог бы быть таким подлецом?» – думал Жан, сжимая кулаки.