Скорее всего, остановили его именно за этим – развести на деньги. Я даже допускаю, что, получив «дань», молодняк тут же ломанулся б за выпивкой, и всё бы закончилось благополучно. Но Марат нёс зарплату, и – примерный семьянин - намеревался во что бы то ни стало сберечь ее для жены нетронутой. Или же деньги лежали у него в кармане целой пачкой, которую он остерегся вынимать на глазах у подростков. Но одно ясно наверняка: в базары с гопниками он не вступал. Я не считаю, что Марат был трусом… но он на опыте убедился, что люди его не слышат. Единственное, как он мог проявить свои эмоции – нахмурить брови… прежде, чем ударить Марата, Мишка заорал: «Ты че, сука, харю корчишь?!».
Участковый объяснил, что травмы, несовместимые с жизнью, Марат получил не сразу, хотя его били ногами вчетвером, и били так, как это умеют делать только футбольные фанаты. Переломанные ребра всё равно бы срослись. Но самый оголтелый из четверки – Мишка – решил, что этого недостаточно, и добивал Марата пустым системным блоком. Пустым, но тяжелым, массивным. Уже умирая, Марат прикрыл голову правым локтем, и большая часть сокрушительных ударов пришлась в левый висок. Кто-то закричал «Атас!» - в дальнем конце улицы вновь появился синий проблесковый маяк автопатруля, и свора кинулась удирать. Подоспевшие менты успели задержать только самого Мишку.
Подельников он не заложил, хотя отмалчивался для понта, а не из принципа. Впрочем, его отпустили на третий день, когда Лида и Серега Бугровы заявили, что в момент убийства тридцативосьмилетнего инженера их сын находился дома.
На четвертый день мы хоронили Марата. Организацией похорон занималась его семидесятилетняя тетка, жившая где-то в Сергиевом Посаде. Меньше всего толку было от Катьки, Маратовой благоверной: она тупо запила. Несколько сердобольных старушек взялись помочь накрыть стол, за которым почти никто не сидел, и человек десять-двенадцать скинулись деньгами на автобус до кладбища, на услуги могильщиков и на крест с фотографией. Вот и всё.
____
Мы так думали, что всё.
Только через неделю Марат вернулся на Опольцево, вошел в подъезд и, позвякивая в ночной тишине ключами, попытался отпереть дверь своей квартиры.
____
Уж если кто-то и мог вернуться с кладбища, так это именно Марат. Говорю так потому, что еще в школе видел его в е р н у в ш и м с я . Видел это и Серега Бугров, отчего он и метался по району той грозовой ночью в поисках жены и сына: он был уверен – слухи не врут, и Марат действительно бродит где-то поблизости. И еще он не сомневался: Марат вернулся отомстить Мишке за свою разбитую системником голову.
…С первого класса Марат сделался для всех отщепенцем, и гоняли его безостановочно, но по-серьезному он пострадал в восьмом, когда ввели военную подготовку. Наш военрук с удовольствием квасил водку в закутке у трудовика; от ведения занятий он получал гораздо меньше удовольствия. Вот почему нам частенько выдавалась парочка свободных часов, которые мы проводили либо в сквере за школьным двором, либо в физкультурной раздевалке. Каким образом в один из вторников нас занесло в рекреацию третьего этажа, прямо напротив учительской, я не припомню. Мы скучились в углу, и Серега Бугров травил матерные байки – не очень смешные, но все хохотали в голос, чтобы порадовать главного школьного «качка». Стадный инстинкт – мерзкая штуковина… Марата с нами, конечно, не было – он пришел позже, и присоединяться к компании не собирался. Но спокойно пройти мимо ему не дали. Серега оборвал очередную байку и приказным тоном обратился к Марату: «Слышь, облезлый, давай сюда, разговор есть!».
Я не оправдываюсь, но участие большинства в том, что творилось дальше, было пассивным. Мы-то понимали, что ТАК ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ, но Бугров расстарался за всех, и никто – ни один из нас – не набрался смелости его остановить. Когда на выручку подоспела завуч, Марат лежал без сознания, лицом в луже крови, натёкшей из разбитого носа.
Завуч была женщиной настолько грозной, что ее боялся даже Бугров – при ее появлении он шухернулся к стенке и сделал вид, что он тут ни при чем. Вызвали «скорую», и Марата увезли в больницу. Потом завуч собрала нас всех в учительской и сказала, что детская комната милиции – минимум, на что мы можем рассчитывать в случае повторения таких инцидентов. «А с тобой, Бугров, - зло добавила она, - я буду разбираться отдельно». «Надеждыванна, да я его пальцем не тронул! – пустился в отмазки Серега. – Он просто… ну, это… упал». «Ты у меня, тварь, сам упадешь», - выкрикнула завуч. Таких слов, как «тварь», мы не слышали даже от нее. Серега стоял бледный и весь трясся – дрожащая по-заячьи гора мышц под люберецкой стрижкой.