Шпага для библиотекаря

Нельзя сказать, что Дима Гнедин предвидел заранее, что их тыловой перевязочный пункт попадёт под удар казачьих полков Платова. Но что-то такое видимо, отложилось у него в памяти то ли из школьного курса истории, то ли из дважды прочитанного «Войны и мира» – так что поведение своё на случай встречи с «предками» он продумал заранее. А потому, дождавшись, когда передовые казаки подскачут к телегам, он встал во весь рост, замахал белой тряпкой и изо всех сил закричал: «Мы свои, пленные! Здесь раненый русский офицер, ему нужна помощь!»

Домашняя заготовка сработала: трое всадников в синих кафтанах (или как называются эти короткие военные куртки?) и синих, с алыми околышами, шапках окружили телегу, крикнули ему грубыми голосами, чтобы брался за поводья и правил, куда скажут. Дима, обмирая от страха (он хорошо водил отцовскую 24-ю «Волгу», а вот управлять столь архаичным транспортным средством ему не случалось) исполнил распоряжение. К счастью, его не оставили совсем уж беспомощным – один из казачков подхватил лошадёнку под уздцы, и телега вместе с Димой и раненым затарахтела в противоположную сторону, куда казачки уже гнали табунки захваченных французских лошадей.

«…Пойдем, братцы, за границу,
Бить отечества врагов.
Вспомним матушку царицу,
Вспомним, век ее каков!
Славный век Екатерины
Нам напомнит каждый шаг,
Вот поля, леса, долины,
Где бежал от русских враг!
Вот Суворов где сражался!
Вот Румянцев где разил!
Каждый воин отличался,
Путь ко славе находил…»

– неслось над колонной. Казаки, воодушевлённые успехом лихого дела, а в особенности, видом захваченных обозных повозок, доверху гружёных трофейным добром – пели, широко разевая рты. Дима, как и многие представители советской интеллигенции, был уверен, что казаки должны петь исключительно свои, казачьи песни: «Ревела буря, гром гремел…» из фильма про Чапаева, или другую, которую пели у КСПшных и туристических костров – что-то о трубочке с турецким табачком и вороном коне, на котором следует лететь навстречу пулям[25]. Однако ж, эти казаки хором выводили вполне верноподданнические песни с прославлением царицы Екатерины (с чего бы? Вроде, сейчас не она правит Россией?), фельдмаршала Суворова, и какого-то неведомого Диме Румянцева.

«…Каждый воин дух геройский
Среди мест сих доказал,
И как славны наши войски,
Целый свет об этом знал.
Между славными местами,
Устремимся дружно в бой!
С лошадиными хвостами
Побежит француз домой!..»

Насчёт лошадиных хвостов – это было Диме понятно, поскольку он успел наглядеться на французских тяжёлых кавалеристов, драгун и кирасир, чьи блестящие каски украшали конские хвосты, свисающие с гребней до самых плеч.

«…За французом, мы дорогу
И к Парижу будем знать.
Там начальник, понемногу,
Каждому позволит брать.
Там-то мы обогатимся,
В прах разбив богатыря,
И тогда повеселимся
За народ свой и царя!..»

Финальный куплет и вовсе поверг Диму в недоумение. По его понятиям, это был откровенный призыв к мародёрству и грабежам, которым никак не место было в русском войске. Плохо, ох плохо комсомолец Гнедин знал лихих сыновей Дона…

Впрочем, ему грех было жаловаться. Отойдя за свои линии, казаки отправили телегу с Димой в ближайший «разъездной гошпиталь», положив рядом с раненым офицером троих своих товарищей, пострадавших в стычке с французскими драгунами. Конвоировать телегу отрядили молодого казака – того самого, что помог Диме справиться с «управлением кобылой». По дороге донец расспрашивал кто он такой, как угодил в плен, как обращались с ним «хранцузы». Гена повторил ту же самую версию, что изложил вюртембержцам: немец, домашний учитель в дворянской семье, к супостатам угодил по случайности. «Не русский, значить… – протянул с некоторым подозрением казак. – То-то говоришь чудно… Ну, ништо, ежели хранцузы в полон забрали – свой, нашенский!»

И принялся рассказывать, как его дядька, состоящий сейчас в их сотне хорунжим, «геройствовал в польских землях, и не раз сражался там бок о бок с «немцами», и даже крест там заслужил. После осторожных расспросов Дима понял, что речь шла о несчастливой для русской армии кампании 1805-го года, а геройствовал дядька его провожатого, вероятно, под Аустерлицем, где кроме русских войск сражались и австрияки.