Шпага для библиотекаря

Что ж, и на том спасибо… Я ощупал заткнутый за пояс наган – к его рукояти был прицеплен старый шнур от этишкета, петлю из которого я, по примеру офицеров поздних времён, накинул себе на шею. Рафик на скаку щёлкал замком своего мушкетона и зачем-то обдувал пустую полку. Так-то, брат-храбрец: что сделано, то сделано, теперь уж ничего не изменишь, и остаётся полагаться только на удачу и твёрдость руки. Пока, вроде, ни та, ни другая меня не подводили.

Эскадронная колонна приняла вправо, на обочину дороги, пропуская остермановых гренадер. Вид солдат был ужасен. Окровавленные, ободранные, в пороховой копоти, кое-как перевязанные, многие без киверов и ранцев, они брели, поддерживая раненых, опираясь на приклады ружей – но при том ухитрялись сохранять какую-то видимость строя. Сумцы, миновав отступающую пехоту, выскочили на пригорок, и перед нами открылась затянутая сплошным дымом курганная батарея, все склоны которой пестрели от лошадиных трупов и бесчисленных мёртвых тел в разноцветных мундирах и блестящих кирасах. Адъютант-колонновожатый взмахнул рукой, Ростовцев отдал команду. Трубач вскинул рожок, и гусары, повинуясь звонкой трели, стали разворачиваться из колонны в редкую цепь вдоль края мелкого овражка, сплошь заросшего кустами ракитника.

Перво-наперво, поручик приказал гусарам проверить натруски на полках пистолетов. Тех, у кого имелись карабины и штуцера, он распределил равномерно в цепи, с указанием держать противоположную сторону оврага под обстрелом. Для этого стрелкам велено было спешиться, передав лошадей коноводам, и самостоятельно отыскать позиции, по возможности укрытые от ответного огня неприятеля.

Вообще-то в эскадроне по штату полагалось иметь шестнадцать стрелков с нарезными штуцерами. Но после недавнего партизанского рейда Ростовцев вооружил часть своих гусар трофейным нарезным длинностволом (гладкоствольные карабины и тромблоны достались бобрищевским мужичкам) – и теперь мог выдвинуть в цепь аж две с половиной дюжины стрелков. Всего же в эскадроне после недавних потерь насчитывалось восемьдесят два нижних чина против полутораста полагавшихся по штату, при двух офицерах. Этими силами – прямо скажем, весьма скромными, – и предлагалось удерживать овраг, не позволяя неприятельской кавалерии переправиться через него и опрокинуть на марше фланговым ударом измотанные отступающие части Остермана-Толстого.

Задачка отчётливо попахивала если не самоубийством, то уж наверняка – героическим самопожертвованием. Возьмись неприятель форсировать препятствие, и стрелки задержат его, в лучшем случае, на четверть часа, после чего дело неизбежно дойдёт до сабель. И не в чистом поле, где гусары могли ещё надеяться на своих быстрых, отдохнувших за время стояния в резервах, коней, а в кустарнике, на краю оврага. Никаких ударов с налёту, никаких попыток опрокинуть неприятеля разогнавшейся в карьер конной шеренгой не будет – а будет яростная рубка в стеснённых условиях, без маневра, места для отскока, когда дело решит обыкновенное численное превосходство. Оставалось надеяться, что начальство в лице генерала Дохтурова не забудет о сумцах и пришлёт при первой возможности подкрепление…

А пока – гусары затаились в ракитнике, не обращая внимания на визжащие то и дело над головой ядра. Батарейные замки проверены, пороха на полках ровно столько, сколько и полагается, кремни надёжно ввинчены, пули заколочены в стволы и запыжёваны. Пальцы, затянутые в перчаточную кожу, нетерпеливо играют на рукоятях сабель – приходи, кума, любоваться!

Они пришли примерно через четверть часа. Я одновременно с Ростовцевым заметил на противоположном краю оврага кирасы из полированного жёлтого металла, нарядные латунные каски с высокими красными гребнями-гусеницами, белые, с голубыми отворотами мундиры. Элита элит тяжёлой кавалерии Бонапарта, карабинеры из корпуса генерала Монбрена – те из них, кому посчастливилось уцелеть при самоубийственной атаке на батарею Раевского. Не так-то их и много, оценил я на глаз плотность рядов всадников, сотни полторы от силы – но нашему жиденькому заслону и того хватит с лихвой. Особенно, если дело дойдёт до рубки – тяжёлые палаши и кирасы давали рослым всадникам на мощных гнедых конях несомненное преимущество перед храбрыми, но не такими рослыми сумцами, сидящими на невысоких, не больше тридцати пяти вершков[22], лошадях.

Оставался единственный вариант: обозначить своё присутствие стрельбой через овраг, выманить карабинеров на малочисленного противника – а как только французы выйдут из зарослей ракитника на край поля, опрокинуть их лихим ударом. К тому же, треть гусар была вооружена пиками, что даёт в подобной ситуации некоторое преимущество.