Шпага для библиотекаря

С некоторых пор Булгарин поставил себе за правило – делать записи в дневниковую тетрадь, имея в виду воспользоваться ими когда-нибудь при составлении своих воспоминаний и размышлений о вопросах философских, исторических и литературных. Армейский быт и повседневные заботы уланского поручика предоставляли такую возможность далеко не каждый день – но всё же он при всякой возможности извлекал из сакв письменные принадлежности и покрывать страницы мелким, убористым почерком.

«…заняв благодаря своим стараниям, достойное место в уланском полку Константина Павловича, я прошёл шведскую кампанию 1808-09 годов, не раз имея возможность отличиться. Однако, несчастная история с эпиграммой в адрес Великого князя закончилась для меня несколькими месяцами под арестом в Кронштадтской крепости, после чего я был отправлен в Ямбургский драгунский полк, вскоре принуждён был оставить службу и уехал в наше родовое имение Пырашево Минского воеводства Великого княжества Литовского…»

Фаддей Венедиктович носил обычное для французской армии звание лейтенанта – но, подобно прочим офицерам Великого Герцогства Варшавского предпочитал использовать традиционные польские «поручик», «прапорщик» и «хорунжий».

«… наступил решительный перелом в моей жизни. Старшины нашей фамилии решили, что мне не должно оставаться в бездействии, и велено мне отправиться в герцогство Варшавское, и вступить в военную службу, в которой уже находилось несколько наших родственников.

Россия была тогда в самом тесном союзе с Францией. По Тильзитскому трактату герцогство Варшавское было признано государством второго разряда, принадлежащим к Рейнскому союзу вместе с королевством Саксонским. Король саксонский, как известно, назначен был Наполеоном герцогом варшавским. Множество дворян, богатых и бедных, служили в польском войске герцогства Варшавского, и едва ли не третья часть офицеров были из русских провинций. Некоторые богатые люди вооружали их на свой счет роты, эскадроны, батальоны и даже целые полки. На все это смотрели равнодушно, и ни позволения, ни запрещения не было. Если политики и предвидели скорый разрыв России с Францией, то этого не показывали.

При моем пылком воображении и уме, жадном к новостям, при страсти к военной службе, правильнее к войне, я обрадовался предложению моих родственников. Зная, что Наполеон употребляет польские войска по всей Европе, я надеялся побывать в Испании, в Италии, а может быть, и за пределами Европы, одной политической идеи не было у меня в голове: мне хотелось драться и странствовать…»

– Пан поручик! Разъезд вернулся!

Он поднял голову – к палатке подъезжали четверо улан. Между ними на косматой крестьянской лошадке без седла ехал пятый, русоволосый молодой человек в куртке французского конного егеря со споротыми пуговицами и нашивками поверх штатского платья.

Старший разъезда, подхорунжий Конопацкий, как и сам поручик, выходец из Литвы, спрыгнул с коня и лихо вскинул два пальца к козырьку своей рогатувки.

– Так что приказ выполнен, пан поручик! Проехали на десять вёрст по сельской дороге, казаков не встретили. Взяли пленного – уверяет что поляк. Был вооружён, но оружие свой отдал сам, без сопротивления.