Шпага для библиотекаря

И протянул поручику короткое ружьё. Поручик повертел его в руках, подвигал туда-сюда рычаг с круглой головкой на месте батарейного замка, поводил пальцем в узком стволе, ошупывая непривычные нарезы, и удивлённо поцокал языком.

– Назови своё имя. – приказал он по-польски. – Откуда взял французский мундир?

Пленник, высокий русоволосый молодой человек в конноегерском сюртуке куртке со споротыми нашивками и пуговицами поверх партикулярного, необычного вида, платья уже спешился и стоял, вытянувшись во фрунт, возле своей лошади – лохматой крестьянской кобылёшки без седла. «Похоже, военный… – отметил поручик. – Выправка, во всяком случае, угадывается».

– Я – Гжегош Пшемандовский. – заговорил пленник. – Мой отец, польский шляхтич, сражался в армии Тадеуша Костюшко, попал в плен после несчастной для истинных патриотов Польши битвы под Мацеёвицами и вместе с семьёй был сослан в Сибирь, в крепость Тобольск. Там я и вырос – а когда узнал о вторжении императора Наполеона в пределы России, бежал, рассчитывая присоединиться к его победоносной армии!

Гжегош встретился с разъездом подхорунжего Конопацкого, не доезжая примерно полторы версты до Смоленского тракта. Заметив издали пики с красно-белыми флажками и высокие четырёхугольные шапки-рогатувки в чёрных клеёнчатых чехлах, он забросил за спину «мосинку», спешился и, вскинув руки повыше над головой, во весь голос заорал: «Ще Польска не згинела!» А когда всадники окружили его со всех сторон, торопливо произнёс заранее заготовленную речь – ту же самую, что полутора часами позже повторил уланскому лейтенанту с круглым, слегка одутловатым лицом. После чего – был отведён к костру, накормлен и оставлен под присмотром в ожидании дальнейшего разбирательства.

Выскребая деревянной, явно местной, деревенской работы, ложкой со стенок общего котла остатки густого овощного, с мясом, супа (времена тотальной бескормицы у Великой Армии были ещё впереди) Гжегош исподволь озирался, разглядывая улан. Занимаясь в течение полутора десятков лет исторической реконструкцией эпохи Наполеоновских войн, он был отлично осведомлён об особенностях униформы каждой из польских частей, состоящих в армии Наполеона. И именно это знание повергало его сейчас в некоторое недоумение. Синие мундиры с приборным сукном тёмно-розового цвета, гусарские чакчиры с лампасами-басонами, цифры «восемь» на лядунках и седельных чемоданах – всё это однозначно указывало на восьмой полк шеволежёров-улан, которым командовал (то есть командует в настоящий момент) князь Доминик Радзивилл. Именно под его началом Восьмой уланский полк в июне первым из наполеоновских войск вступил в Вильно – как же, такой символ: в столицу Великого княжества Литовского первым входит представитель одного из древнейших родов Княжества! Впоследствии князь не раз отличился, оставшись верным Бонапарту до самой своей смерти – в 1813-м году от ран, полученных в сражении при Хаунау.

Но дело было, конечно, не в блестящем князе Радзивилле. Непонятность заключалась в том, что Гжегош, в деталях изучивший историю каждого из польских полков, состоящих на французской службе, знал, что именно восьмого уланского здесь быть никак не должно! Этот полк участвовал в Русской кампании в составе Второго корпуса маршала Удино, сражался на северном, Петербургском направлении под Якубовом, Клястицами, Полоцком, Борисовом, и оказаться в нескольких десятках вёрст от Бородино никак не мог! Но – полк в полном составе находится здесь, и сам полковой командир князь Радзивилл, как выяснил Гжегош, послушав разговоры рядовых улан, стоит в полуверсте отсюда, в какой-то безымянной деревеньке.

Это был сюрприз, списать который на ошибку историков Гжегош не мог при всём желании. Слишком разнообразны, слишком детальны были источники, из которых он черпал свои сведения – и согласно им всем выходило, что кавалеристы восьмого полка должны прямо сейчас, в этот самый момент квартировать далеко отсюда, в Полоцке, приходя в себя после тяжёлых боёв с войсками Витгенштейна. Однако же, вот они: толпятся у костров, обмениваются грубыми шутками, дымят глиняными трубками, хвастают своими подвигами, реальными или вымышленными, ругают жида-маркитанта, заломившего несуразную цену за дрянную польскую «вудку». Нет, как хотите – а что-то здесь очень-очень не так!