Шпага для библиотекаря

Только кошка и примиряла Гжегоша с необходимостью жить в этом убогом вертепе. Сам-то он предпочёл бы обычную солдатскую палатку, где хотя бы не смердит от лохани под умывальником и из подпола, куда беспечные постояльцы сливали помои, когда лень было выходить на крыльцо. Но, увы, палаток – просторных, из плотной белёной парусины, что так эффектно смотрелись в лагерях реконструкторов на исторических фестивалях – у улан, как выяснилось, не имелось. Наполеон, приверженец стремительных перемещений войск, старательно отучал своих солдат таскать за собой обозы, гружёные палатками, шатрами и прочим бивачным имуществом. «Война кормит себя сама» – этот принцип относился не только к провианту и фуражу, а сооружать в огороде шалаш или навес из жердей и прелой соломы, а то и вовсе ночевать под стоящей во дворе телегой, Гжегошу не хотелось. Выходец из двадцать первого века, он привык к комфорту и чистоте, пусть даже и в полевых условиях – так что грязь, антисанитария и убожество, которыми окружали себя доблестные польские жолнежи, уже стояла у него поперёк горла. Однако же, приходилось терпеть – и молча завидовать ротному командиру поручику Булгарину, занявшему себе для постоя самую богатую и сравнительно чистую избу. Туда Гжегош и собирался зайти под каким-то пустяковым предлогом, имея в виду прощупать пана поручика на предмет включения в дальнейшие свои планы. Место нестроевого чина, нечто среднее между конюхом и обозником, которое предложили ему «соотечественники», избавляло от необходимости подставляться под русские ядра и пули, подобно рядовым уланам, – но никак не приближало исполнение его миссии. И забывать о ней Гжегош не планировал ни при каком повороте событий.

О разгроме «библиотечного» обоза Гжегош узнал от улан, как раз и обнаруживших место засады. Дотлевающие груды книг, разбитые, брошенные повозки вперемешку с ограбленными до нитки трупами фуражиров и конных егерей – казаки постарались, не иначе… Это досадное происшествие спутало его планы, но лишь отчасти. В конце концов, самые важные книги уцелели, он сам об этом позаботился. При некотором старании их можно извлечь из болота и пустить в ход так, как и планировалось сделать с самого начала. Несколько смущало то, что командир фуражиров, су-лейтенант Робер, судя по всему, сумел спастись – и не один, а в компании Далии, студентки из Алжира, гостьи из двадцатого века. Если эти двое начнут болтать лишнее (а с чего им молчать, если подумать?) то слух о пришельцах из будущего может дойти до высокого начальства – и одна только матка боска Ченстоховска знает, чем это может обернуться…

Скорее всего, их россказни сочтут бредом, а то и вовсе обвинят су-лейтенанта в том, что он сознательно всё сочинил, чтобы оправдаться за потерю своего отряда. Но что, если те двое ушли не с пустыми руками? Гжегош успел узнать Далию за два года совместной учёбе – однокурсники, как-никак, – и допускал, что эта девица, ушлая, как и прочие её соплеменники-арабы, вполне могла прихватить с собой какие-нибудь доказательства. Те же книги, к примеру… Конечно, совсем его планов это не поломает – а вот создать серьёзные трудности может, и ещё какие!

Итак, ближайшие цели вырисовывались достаточно ясно. Да, к Бородинской битве его информация не поспела. Вязьма и Можайск полны госпиталей, куда прибывают всё новые и новые раненые в грандиозном сражении, Великая Армия вот-вот вступит в Москву, а значит, Наполеон уже совершил одну из самых больших своих ошибок. Но – ещё не вечер, как пел в далёком двадцатом веке один популярный русский актёр и поэт: если исхитриться и вернуть-таки книги, то многое можно ещё переиграть. Для этого Гжегошу и нужен был поручик Булгарин. Восьмой полк шеволежёров-улан нёс службу по охране Смоленского тракта, что вызывало недовольное роптание среди рядовых и даже офицеров – и, наоборот, целиком и полностью соответствовало замыслу Гжегоша. Оставался сущий пустяк: убедить поручика помочь в осуществлении его затеи. И здесь поляк, имеющий некоторое представление о потенциальном союзнике, мог рассчитывать на успех.