Шпага для библиотекаря

Село Успенское со стоящей по соседству деревенькой Собакино были старинными владениями рода дворян Лопухиных. Большое барское имение, разорённое проходившими войсками, использовалось французами для остановок на отдых и ночёвки обозов и воинских отрядов. С некоторых пор там постоянно держали запас фуража, провианта, а так же маленький гарнизон – полуроту пехотных солдат, из числа выздоравливающих и нестроевых при двух четырёхфунтовых пушках. Обоз, выйдя из Вязьмы рано утром, продвигался с черепашьей скоростью, и едва успел добраться до Успенского до наступления темноты. Как и предполагал Гжегош, поручик не стал изнурять своих подчинённых ночными караулами, положившись на бдительность гарнизона. И обоз, и конвойная полурота устроились на ночь под защитой крепкой, с кирпичными столбами и крепкими коваными решётками ограды сада; расседлывали лошадей, распрягали повозки, разводили костры. Булгарин отправился ужинать в компании прочих французских офицеров во флигель, занятый «комендантом» имения. Гжегош же, наскоро перекусив, прогуливался по бивуаку, в ожидании случая завести с поручиком беседу.

Возле одного из костров, он услышал женский смех. Там расположились повозки маркитантов, направлявшихся с обозом в Москву в ожидании хороших барышей. Гжегош не сдержал злорадной усмешки, представив, какой кошмар ждёт всех этих людей через каких-то два-три месяца. Он нисколько им не сочувствовал. Одно дело солдаты, с честью выполняющие свой долг, и совсем другое – эти рыбы-прилипалы, коммерсанты, наживающиеся на чужой крови и поту. Впрочем, как ни относись к маркитантам – они по-своему необходимы, доставляя солдатам и офицерам то, что они не могут получить от казны или каким-нибудь иным способом. Тем более, что в маркитанты нередко шли отставные унтер-офицеры, сумевшие сколотить на военной службы скромный капиталец, но по-прежнему не мыслившие жизни вне армии. За ними следовали и семьи – жёны и дочери, помогавшие главам семейств на их непростом маркитантском поприще. А порой находящие и иные, сугубо женские и куда более предосудительные в нравственном отношении источники дохода…

Среди женщин выделялась свежим личиком и стройной фигуркой молоденькая дочь маркитанта – угрюмого лет, пятидесяти, типа, судя по вислым усам и старомодным косицам на висках – из бывших гусар. Девушка, одетая поверх платья, в жилет, расшитый на гусарский манер витыми шнурами, и высокий кружевной чепец, кокетничала с уланами, упорно не замечая сердитых взглядов, которыми одаривал её папаша. Гжегошу вдруг пришло в голову, что он давно уже не был с женщиной – и, совсем было, решил добиться благосклонности маркитантской девицы на ближайшую ночь, когда за оградой вразнобой затрещали ружья. Отовсюду неслись заполошные крики: «Cosaques! Cosaques!»[28], им отвечали по-польски: «Козаки, холера ясна!» с добавлением матерной брани, которою в Восьмом полку виртуозно владел чуть ли не каждый. Уланы торопливо вскакивали, расхватывали висящие на козлах сабли, и, щёлкая на бегу замками пистолей, спешили к коновязям. Гжегош последовал за ними, но в седло садиться не стал – вытащив из чехла карабин, он устроился за низкой кирпичной оградой сада, рядом с гарнизонными стрелками. Кидаться, очертя голову, в сабельную рубку с боевым кличем «Vive I'Empereur!»[29] или «Ще Польска не згинела!» в его планы пока не входило.

Редкая цепь всадников виднелась шагах в трёхстах, на опушке редкого берёзового леска – Гжегош разглядел ментики с киверами гусар и казачьи пики. Русские не торопились перестраиваться для атаки: крутились, изредка постреливали без всякого эффекта – да и какой может быть эффект на такой дистанции? Французы, занявшие позицию за оградой, пальнули раз-другой в ответ, и прекратили, повинуясь грозным окрикам сержантов: «Ne tirez pas! Attendez la commande!»[30]

Двое солдат со скрипом распахнули ажурные, кованые створки ворот – и в поле перед усадьбой стали выезжать уланы. Закатное солнце освещало флюгарки на кончиках пик, играло на латунных императорских орлах и позолоченных этишкетах. Словно приветствуя этих блестящих конников, разом выпалили обе четырёхфунтовки, стоящие по обе стороны от ворот. Ядра чёрными мячиками унеслись к русской цепи, но насколько разглядел в свой бинокль Гжегош, никакого эффекта не произвели. «Картечью надо, чего ядра впустую переводить? – мелькнуло у него в голове. – Триста шагов – подходящая дистанция даже для ближней картечи! Или канониры боятся зацепить улан, уже развернувшихся для атаки?..»