Шпага для библиотекаря

Башкиры! Курва мать, это башкиры! Грязные азиатские дикари, сущие скифы, готовые, если верить русскому поэту, рвать глотки культурным европейцам своими жёлтыми кривыми зубами и пить горячую кровь…

Выучка не подвела: уланы разом развернулись, сверкнули выхваченные из ножен сабли. Хорунжий Конопацкий вырвал из ольстра пистолет и вскинул, целясь на ходу. Он выстрелил за миг до сшибки, и башкир-лучник, выпустив из рук своё архаичное оружие, покатился в дорожную пыль. Одновременно с этим другой улан, поражённый в грудь метким ударом башкирского копья, откинулся на круп, и конь унёс его прочь, уже бездыханным.

Гжегош рванул с плеча карабин, благодаря матку боску за то, что не забыл наполнить магазин патронами. Но стрелять было уже не в кого – уланы и башкиры смешались в яростной сабельной рубке, и поляк напрасно водил туда-сюда стволом, выцеливая врага. Вот повис в стремени башкир с разрубленной шеей – из неё длинной струёй брызгала ярко-алая кровь. Вот повалился, получив удар копьём в бок, улан; вот Конопацкий, ловко поднырнув под кривую саблю, крутанул на месте коня, навалился его грудью на низкорослую степную лошадёнку, и, приподнявшись на стременах, с размаха ударил башкира рукояткой пистолета по голове. Этот удар поставил точку в скоротечной сшибке – трое уцелевших башкир развернулись и поскакали прочь, пригибаясь к сёдлам и отчаянно нахлёстывая плётками своих лошадей. Гжегош поймал в прорезь прицела спину одного из них, но стрелять не стал. Какой, скажите на милость, прок от лишнего дохлого степняка, если бесценных патронов осталось раз-два и обчёлся? Нет уж, стоит, пожалуй, поберечь их для более достойной мишени.

XI

…в какой-то момент мне послышались среди гулких выстрелов гладкоствольных кремнёвых ружей сухие, рассыпчатые щелчки мосинки. Я вслушался – но в этот самый момент сноп картечи угодит точно в «бронепердунок». Лобовой лист брони загудел боевым барабаном. От бортовых брустверов полетели щепки, и одна из них глубоко впилась мне в щёку. Мальчишка испуганно пригнулся и закрестился.

– Не дрейфь, брат-храбрец! – я похлопал сына кузнеца по плечу. – Броня держит, не пропадём. Давай, готовь свой запал, уже скоро!

Броня действительно оказалась вполне надёжной – лишь в паре мест пущенные почти что в упор картечины смогли пробить металл, но дальше не пошли, застряли в подложке из дубовых досок, встопорщив щепки на изнанке. Наверное, сумей французы попасть в нас ядром, дело могло бы обернуться куда хуже, но единственный чугунный мячик провыл над самыми головами куда-то в лес. Я выглянул в амбразуру – до ворот оставалось ещё шагов сто. Правое орудие стояло, брошенное расчётом, около левого суетилась кучка людей в сине-белых мундирах.

– Давай вон по тому! – я показал дяде Васе цель. Тракторист проорал что-то в ответ, но звук растаял в ружейной трескотне и тарахтенье дизеля, «бронепердунок» послушно вильнул на курсе и замер. Артиллеристы, почуяв неладное, кинулись врассыпную, и лишь один, самый, видимо, храбрый и безрассудный, остался на посту.

– Огонь!

Мальчишка поднёс кончик запальной трубки к язычку огня в лампадке, и когда она затрещала и застреляла искорками, засунул второй конец в запальное отверстие. Я начал считать про себя – шесть, пять, четыре…» После испытаний я потребовал укоротить трубки вдвое, так что на счёте «один» труба с рёвом выпалила. Облако огня окутало пушку, француз с воем покатился по земле. Секундой спустя раздался протяжный грохот, за воротами вырос дымный клуб – взорвался подожжённый нашим выстрелом зарядный ящик, взрывной волной четырёхфунтовку отбросило на кирпичный столб ворот, в щепки размолачивая лафет.

«…эх, Антип огорчится: были бы у его крестьянской армии сразу две трофейных «орудии». Впрочем, самому пушечному стволу вряд ли что-то сделается от нашего кустарного «напалма», а лафет вполне можно и починить…»

– Дядь Вася, тарань ворота, вышибай! Расчистим дорогу мужичкам!

Я подхватил мушкет и пристроил его в амбразуре, продолбленной между шпалами. Это был последний из трёх имеющихся у нас «огненных зарядов» – заново оснащать и заряжать «огнеплюи» можно только на базе, так что теперь «бронепердунок» превратился из огнемётного танка в ползучую стрелковую ячейку.

Впрочем, и этого уже не требовалось. Французы разбегались, бросая оружие; крестьяне Антипа, хлынувшие во двор и моментально его заполонившие, догоняли их и били дубьём. Несчастные падали на колени и задирали над головой руки. Я вскочил на ноги и замахал мушкетом, привлекая внимание «народных мстителей».

– Живыми, живыми берите, и побольше! За каждого целого француза – двугривенный серебром!