Шпага для библиотекаря

Пушки ещё раз грохнули – и снова безрезультатно. На фланге конного строя пропела труба, прозвучали отрывистые команды, и уланы двинулись. Гжегош, уже не опасаясь выстрелов, вскочил на ноги, вскарабкался на кирпичную тумбу ограды и поднял к глазам бинокль. Но и без оптики хорошо было видно, как они разгоняются на рысях, как по команде опускаются пики, как всадники все разом переходят на галоп. Он узнал поручика Булгарина – тот скакал впереди строя, размахивая саблей, и что-то неслышно кричал. Снова пропел рожок, и вся шеренга разом перешла на карьер. До противника оставалось всего ничего, и ничто уже не могло спасти русских, замешкавшихся с построением в боевые порядки, от сокрушительно таранного удара уланских пик.

Но неприятель не проявлял беспокойства. Гусары дали по накатывающейся сине-красной волне несколько разрозненных выстрелов и приняли в стороны, расчищая центр. А потом… у Гжегоша волосы на голове зашевелились, когда он увидел, что случилось потом.

Кусты раздвинулись, и на опушку выползло, плюясь соляровой копотью и отчаянно тарахтя, уродливое сооружение, в котором Гжегош без особого труда опознал «пердунок». Только теперь старенький Т-16 был заблиндирован на манер бронепоездов времён Гражданской войны или шушпанцеров из Сомали или Ливии – шпалами и железными листами с наскоро прорезанными амбразурами. Агрегат на скорости километров пять в час двинулся навстречу атакующим, отчаянно дребезжа и непрерывно квакая клаксоном. Одно это произвело внушительное действие – Гжегош видел, как лошади тех улан, которые оказались ближе других к невиданному механизму, бросались в стороны, сбивали соседей, валясь на землю, подобно костяшкам домино. Но это было ещё ничего: поляки, великолепные кавалеристы, сомкнули ряды и дали шпоры коням – до русских с их смердящей бронекаракатицей оставалось сорок шагов… тридцать… двадцать…

Грохнуло. Из-под наклонного броневого листа вырвался коптящий язык огня, пролетел оставшиеся полтора десятка шагов и ударил точно в середину сомкнутого строя. Дымно-огненное облако окутало улан; до Гжегоша донеслось истошное ржание, визг, крики сгорающих заживо лошадей и людей. Строй в мгновение ока рассыпался, как карточный домик – уланы осаживали коней, пытались развернуться на полном скаку, сталкивались, валились в подожжённую огненными брызгами траву. А с двух сторон, в охват этой сумятицы уже летели, крутя над головой саблями, гусары и казаки, и отсветы страшного костра багрово играли на жаждущих крови клинках.

Вслед за конницей из рощи выхлестнулась волна крестьян – чёрные рты на бородатых физиономиях разинуты в торжествующих воплях, вилы, рогатины, насаженные торчком косы уставлены перед собой. Спотыкаясь, подбадривая друг друга криками и воинственными возгласами, они бежали за шушпанцером, прущим прямиком к воротам усадьбы.

Гжегош не смог бы внятно объяснить, как он оказался на заднем дворе. Помнил только, как грохнули картечью четырёхфунтовки, как полетели щепки от шпал, которыми были блиндированы борта кузова клятого шушпанцера. Помнил, как заорал «ядрами бейте, холера ясна, ядрами!», как кинулся к орудиям, и застал там только двоих парализованных страхом артиллеристов – остальные все, до единого, сбежали, испугавшись неумолимо наползающего кошмара. Увидел торчащие из-под наклонного листа брони жерла, одно из которых ещё дымилось – и буквально в последний момент успел метнуться вбок, уходя от нового огненного языка. Вскочил, кинулся вглубь двора наперегонки с драпающими солдатами – и покатился по земле, когда за спиной взорвался поражённый зарядный ящик. Снова поднялся на ноги и, прижимая к груди бесценный карабин (когда успел его подхватить?) побежал, подгоняемый кровожадными воплями крестьян, добивающих побросавших оружие французов.

Лошадь стояла засёдланная. Он подтянул подпругу, взлетел в седло и поскакал, расталкивая спасающихся пешком обозных, к задним воротам. И – нос к носу столкнулся с Булгариным, скакавшим вдоль ограды в сопровождении Конопацкого и двоих улан.

Вид у всех четверых был жалкий. Закопченные, прожжённые мундиры и вальтрапы; Конопацкий потерял где-то саблю, пик, этого главного оружия улан нет ни у одного. Сам Булгарин лишился щегольской уланской шапочки, во всю щёку – свежий ожог размером с половину ладони. Волосы опалены, глаза дикие, полны животного страха.

Но, в каком бы состоянии они не были – это были свои, поляки. Гжегош, не медля ни секунды, поскакал за уланами, но не успели они отъехать на сотню шагов от усадьбы, как за спиной раздался пронзительный свист, визг, копытный топот и гортанные вопли на незнакомом, но явно не европейском языке. Гжегош обернулся и обмер – полдюжины всадников на низких мохнатых лошадях, в полосатых халатах и войлочных, отделанных мехом, шапках, догоняли их на галопе. Вот первый привстал на стременах, вскинул маленький, сильно изогнутый лук, и низко, над самой головой поляка пропела стрела.