Шпага Софийского дома (Новгородская сага - 1)

Вообще же, как, в меру своих способностей, понял Олег Иваныч, Сувору с Ульянкой мало что светило. Ну, кто он таков, Сувор-то? Нищий подмастерье, тупой к тому же, и рожа у него та еще. Бандитская, прямо скажем. Ну, рожа черт с ней, воды не пить, а вот то, что нищ, - это большой недостаток, который крайне редко сам по себе проходит. Гришаня - человек софейский - для Петра был куда более хорошим зятем. И грамотен, и при должности, и деньжата водятся. Да и заступа - с самим Феофилом знаком. Ну и - собой пригож, но это уж Ульянке ближе. Понял ли этот расклад Сувор иль подсказал кто - не суть пока. Главное, вполне вероятно, действовать начал. Через него и покойничек, Иван, сын Флегонтов, что нужно вызнал. А зачем покойничку это нужно было? А затем, что небогат был! Денежки, знамо дело, всякому нужны. И кто ж ему давал те денежки, за грамотку подметную, да за разговоры с подмастерьем Сувором? А тот, кто и прошлый раз Петра-вощаника подставить хотел, с трупом-то. Не только против Олега та задумка была, но и супротив Петра тоже. Может, иначе нужно было б тогда действовать - с Петром поговорить откровенно. Да кто ж знал. Чувствовал, чувствовал Олег Иваныч за всеми этими делами опытную злодейскую руку. Один режиссер тут, один! Не боярин ли Ставр? Он - интуиция кричала - он! Но мало конкретных фактов на Ставра - да и нет почти. Таких, чтоб на суде гремели. Их делать придется...

- Нравится Ульянка-то? - выслушав отрока, улыбнулся Олег Иваныч.

Гришаня смущенно кивнул, потянулся к кувшину.

- Это ты не с ней на Ивана Купалу скакал?

Отрок захлебнулся квасом.

- Ладно, ладно, не хочешь говорить - не рассказывай! - хохотнул Олег. Чай, жениться задумал?

Гришаня кивнул.

- А не рано?

- Нет, не рано, уж нам по четырнадцать скоро. - Отрок покачал головой и добавил, что планирует сватовство через годок-другой, как подкопит деньжат.

Потом вдруг неожиданно пал на колени. Подполз к опешившему от таких фортелей гостю, схватил за руку:

- Олег, свет Иваныч, Христом-Богом прошу, будь мне отцом посаженым!

У Олега Иваныча кувшин с квасом из рук выпал.

Ну, блин, дает Гришаня! В посаженых отцах еще не приходилось бывать. Что ж, надо когда-нибудь начинать. Неловко отказывать отроку. С другой стороны, в прежнюю-то свою санкт-петербургскую жизнь насмотрелся Олег Иваныч на недорослей семнадцатилетних, кои по закону все дитями считались, хоть и оглоеды уже преизрядные; да что там - по закону, по умишку своему недалекому детьми и были, родительскими кошельками друг пред дружкой выпендривались, без мам-пап шагу ступить не умели, да и не хотели особо-то, в восемнадцать лет еще и жизненную дорожку не выбрали, все ждали, когда родители подтолкнут. Инфантилизм, в общем, полный. Самая омерзительная черта российской молодежи. Не так - в Новгороде Великом. Здесь взрослели рано жизнь заставляла. Вон хоть тот же Гришаня - четырнадцать вот-вот исполнится, а язык не повернется дитем обозвать - при деле отрок, при должности, при уме-разумности. Не дите - вполне самостоятельный вьюнош. Или взять Олексаху, что раньше на Торгу сбитнем торговал. От роду годов двадцать - ума на все сорок. Покрутись на Торге-то, попробуй.

Посаженым отцом, говоришь?

- Так и быть, согласен, Гриша. Ну хватит, хватит, подымайся, давай, не пред иконой. Не о свадьбе думать пока надо, а о том, как грамоту подметную извадить. Гвизольфи с Петром-вощаником, говоришь, Варсонофий имал?

- Его люди. По владычному приказанью.

- Угу. А Гвизольфи, между прочим, человек не новгородский - княжий. А что, князь об аресте, я полагаю, не в курсе? - Олег Иваныч, хитро прищурясь, взглянул на Гришаню.

- Навряд ли ведает, - пожал плечами тот. - Кто ж ему скажет-то?

- Как это кто? А мы на что? Будем разве тут терпеть вопиющее нарушение прав человека? Нет, конечно! Завтра поутру и сообщим. Михаила Олелькович как раз в посадничий суд подъедет. Так что не горюй, Гриша! Думаю, не сегодня-завтра проблемка твоя уладится. Как там твоего соперника на любовном фронте кличут? Сувор?

Гришаня кивнул. Посмотрел на Олега Иваныча пристально:

- Уж сколь тебя знаю, Олег, свет Иваныч, а все к твоим речам не привыкну! Говоришь ты вроде бы и по-русски... а все же как немец или фрязин... иль какой-нибудь еллин древний, вроде Аристотеля да Платона.

Олег Иваныч усмехнулся:

- А тебе что, Гриша, смысл моих речей непонятен?

- Да смысл-то понятен... только уж больно мудрено!

С утра мело. Ветер крутил по дорогам поземку, наметал у ворот сугробы, бросал в лица прохожим колючую снежную пыль. Подъехав к Ярославову дворищу, где в выстроенных недавно палатах помещалась посадничья канцелярия, новый новгородский князь Михаил Олелькович спешился, закрывая от снега лицо.

- Можно вас на некоторое время, сир? - непонятно - то ли по-литовски, то ли по-польски - обратился к князю давно его поджидавший Гришаня.

Дружинники в латах вскинули бердыши.

Узнав Гришаню, Михаил Олелькович махнул рукой - свои.

Кивнул отроку - иди, мол, следом. Войдя в палату, кивнул склонившимся судейским, обернулся:

- Что хотел?

- Известно ли князю об аресте мессира Гвизольфи?